Правила боя. Исток - Анна Московкина

— Но… — Кавель печально склонил голову. — А как же библиотека, вещи…

— Ценное вывезем, — тихо проговорил Фарт. — Что успеем… Остальное сожжем. Можно, конечно, сделать еще кое-что…

— Все было так, как нам хотелось бы видеть. Мир не изменился. Мир вообще меняется с немалым трудом и с большой неохотой. Тот, кому судьба пророчила пахать землю, — пахал, кому обещали золотые горы и немалые успехи, получал и первое и второе, идя по головам тех, кому напророчить забыли. Те, у кого что-либо не случилось, канули в Лету, ибо такова судьба большинства. Нет, мир не изменился, он шел по накатанной и будет идти и впредь. Однажды закончится вражда магов и колдунов, ведь никакая вражда не длится вечно. И добро всегда побеждает зло, а право называться «добром» получают победители, ведь они смогли доказать это право. Так, однажды победившие маги Цитадели будут возносить хвалу торжеству прогресса и просвещения. И назовут прогресс и просвещение добром. А если Инесса сломает Цитадель, то колдуны скажут, что остановили бесчеловечные дела магов. И назовут «добром» гармонию природы, естественный круг развития всего сущего.

Объединенные княжества Сауринии, сейчас потрясающие кулаками, назовут Редрина Филина государем единения, который подавил междоусобную вражду, и восславят его, присоединившего вольные земли к государству Велманскому. Эльфы в Грионе будут радоваться его милостям и небольшим налогам. А история запомнит конфликт с Луаром как маленькое недоразумение, ведь, видят боги, государь Редрин был большим другом короля луарского. «История рассудит», — гласит пословица! И не врет! Нет, не врет! Мир полон свершений и подвигов, а о тех, кому ради подвигов срубили голову, бывает, слагают баллады! Слагают менестрели, мастера своего ремесла. Такие, как Валья из Вирицы, славный малый, лучший в поэтическом цеху! Я докажу! Он был из тех, кто, несмотря на страх, бросался в пламя и горел рыдая! И ради правды был готов упасть на… Эй! Хоть кто-нибудь меня слышит! Эй!

Бесы! Я совершенно один, совершенно! Моя публика нынче грязные и голодные крысы. Что смотришь на меня, усатая! Али я тебе не мил? Хочешь сухарик? Хочешь! А не дам, а нету! Даже дерьма нет, ибо мне нечем! И ради славы был готов упасть… или правды! Эй, магики, колдуны, короли, драконы! Вы губите меня, губите, проклятые невежды, свет культуры! Уйди, серая, а то я тебя съем. И напишу балладу о том, как Валья Вирицкий — поэт, менестрель, певец, столичный зазнайка и балагур — жрал крыс! И хрустели белые кости на грязных вонючих зубах!!! Чтоб вас всех с вашей враждой, оппозицией! И опытами. Мне уже по горло ваши крики и вопли, меня тошнит от запаха горелой плоти, мутит от детских стенаний за стеной, я не могу больше это слышать. НЕ МОГУ! Выпустите меня, бесы!!! Или убейте, убейте уже. О боги, как я хочу жрать! Крыска… крыска… иди сюда…

А тебе чего надо? Ты уходи, я на тебя в обиде, стенания твои не тронут слух, как только призрак твой в ночи я видел, дрожали жилы моих ловких рук. Из пальцев вон — и выскользнула чаша, ах, прочь! Злодейка, прочь же, смерть моя…

— Валья…

— Не сбивай! Не сбивай меня! Ах, бесы, сбился. Крыска…

— Валья!

— Почему мне мерещишься именно ты? А? Вчера мне виделась Раджаэль, дева-карательница. Она ехала на прекрасном вороном жеребце, развевались ее волосы, пахло лугом в цвету. Уходи! Кыш!

— Валья. Я тебе не мерещусь! Валья. Ах, боги, что они с тобой сделали? Что с твоими руками, Валья? На вот, попей.

— Отрава. Видение решило меня отравить, видишь, крыска?! Люди! Лю-ди! Даже ты не понимаешь весь ужас этого слова, крыска…

— Валья…

— Вон! Прочь!!! Уходи!!! Уходи, проклятый призрак. Вон! Ты уничтожила меня, убила!! Разве могу я этими пальцами построить аккорд? Разве смогу извлечь сложный многоступенчатый звук, полный печали и праведного гнева? Вон! Кыш! Вон!!! ВОН!!!

— Я оставлю тебе воду. И хлеб. Поешь. Не отдавай крысам…

Косой глаз настороженно смотрел в сторону севера. Моргнул. Борец наморщил нос, но не чихнул.

Источник был махонький, едва заметный. Силы чуть. Колдун осмотрелся и подошел ближе. Присел. Сила потянулась в подставленную ладонь.

Что-то было не так. Мужчина насторожился, мигнул. Глаза засветились желтым, по радужке пробежала золотистая волна.

Меж ветвей ближайшей ели заскользила сероватая тень, почти неотличимая от ствола. Спрыгнула на снег, распушив мохнатую прихотливую шубу, чуть-чуть отливающую рыжиной. Толстые мохнатые лапы не проваливались в снег, оставляя четкие когтистые следы.

Кисточки на острых ушах стояли торчком, рысь подошла к колдуну, мазнула боком по ноге и села рядом, как сторожевая собака. Борец запустил ладонь в густую шерсть загривка. Рысь тихо мяукнула, преданно заглядывая в глаза человека.

— Смотри. Слушай, — приказал он.

Кисточки послушно взлетели выше, встав двумя фонтанчиками.

Он опять сосредоточился на источнике, запасаясь силой.

Что его волновало, Лавт Борец не понимал, но подумал, что лучше оставить кошку при себе.

Говорят, когда-то Долина Источников была долиной гигантской реки, держащей путь к морю. Может, оно так и было, посреди долины ползла цепочка болот и болотцев, изобилующих живностью и ягодой. Болотца были совсем близко, деревья стали тоньше и реже, влажно пахло водой, чуть севернее желтела осока. Рысь лапой недоверчиво подцепила мохнатую травинку, венчающуюся белой куделью.

— Кис, сторожи! — напомнил колдун.

Борец оторвался от источника, подхватил брошенную на снег сумку, перекинул за спину. Желтые глаза засветились ярче, перестали косить. Внешние уголки век поползли к вискам. Челюсть подалась вперед, из-под верхней губы показались длинные белоснежные клыки, переносица, наоборот, ввалилась, череп сделался звериным. Рысь снова мяукнула.

В этот раз ухмылка у Борца вышла жуткая, совсем не человеческая. Под широкими штанами ходили мышцы не совсем человеческих ног.

— Шкор-р-рейш! — рыкнул он и припустил с места, легко перемахивая болотные бочажины, прикрытые снегом. Три пролетит, от одной оттолкнется.

Рысь устремилась вслед за хозяином. В папоротнике чуть замедлилась, шурша по желтым стеблям лапой. Но хозяин зарычал, и киска подняла уши, кисточки затрепетали.

«Иду, родич, иду», — читалось в рысьих глазах.

Он подобрал ее котенком, когда охотник убил кошачью пару и не подумал поискать логово с малышами. А Борец поискал.

Рудник Грионский открыл глаза. Плясали зеленые огни, полыхали красно-оранжевые разводы. Пахло чем-то дурным, дурманящим. На углях в очаге медленно тлел пук трав, испуская сладковато-тошнотворный запах. Рудника мутило.

— Очнулся, — резюмировал женский голос. Сделав немыслимое усилие, колдун поднял голову. На женщине по-прежнему были белые катанки, но кожух и платок она сняла. Волнистые темные волосы разметались по плечам и спине неровными прядями. Прическа была городская, прихотливая, требующая чистых волос, не примятых платком. В мочках ушей у женщины были дырки, брови, хоть и обросшие, незнакомка явно выщипывала. Принять ее за лесную знахарку можно было только в темноте. Рудник выругался. — Поговорим, колдун? Как настроен?