Загадай число - Джон Вердон

С одной стороны была логика закона, наука криминология, процедура вынесения приговора. С другой стороны были Джейсон Странк, Питер Поссум Пиггерт, Грегори Дермотт, боль, ярость, смерть. И между этими мирами стоял холодящий душу вопрос: как одно связано с другим?

Он вновь открыл окно и подставил лицо жалящему ветру со снегом.

Глубокие, но бесполезные вопросы, внутренний диалог, ведущий в никуда, были для него так же естественны, как для иных — вычисление шансов победы команды «Ред сокс». Подобный образ мыслей был дурной привычкой, от которой был сплошной вред. В моменты, когда он упрямо пытался поделиться всем этим с Мадлен, он сталкивался со скучающим взглядом и нежеланием вникать.

— О чем ты думаешь на самом деле? — спрашивала она иногда, откладывая вязание и внимательно глядя на него.

— В каком смысле? — спрашивал он, лукавя, потому что отлично знал, что она имеет в виду.

— Не может быть, чтобы тебе действительно было дело до этой ерунды. Попробуй понять, что тебя мучит на самом деле.

Попробуй понять, что тебя мучит на самом деле.

Легко сказать.

Что же его мучило? Несовместимость логики с бурлящими страстями? Тот факт, что система правосудия была всего лишь клеткой, пригодной для борьбы со злом не больше, чем флюгер — для борьбы с ветром? Что-то оставалось, мелькало на задворках сознания, украдкой грызло его мысли и чувства, словно крыса.

Он попытался понять, что сильнее всего задело его в этот безумный день, и оказался в плену хаотичных образов.

Когда он постарался отогнать их, расслабиться и ни о чем не думать, два образа отказались оставлять его в покое.

Первым был жестокий восторг в глазах Дермотта, когда он зачитывал свой стишок про смерть Дэнни. Вторым был привкус ярости, с которой он сам рассказывал про отца, сочиняя историю про нападение на мать. Это была не просто актерская игра. Из-под нее прорывалась ненаигранная, пугающая злость. Означало ли это, что он и вправду ненавидел своего отца? Неужели в том отчаянном взрыве эмоций выплеснулась вся обида ребенка, чей отец только работал, спал и пил и все больше отдалялся, пока не стал совсем недосягаемым? Гурни потрясло, как мало и одновременно много общего у него с Дермоттом.

Или дело было в другом — и вспышка была вызвана завуалированным чувством вины за то, что он оставил этого замкнутого, холодного человека одного в старости, за то, что не хотел иметь с ним ничего общего?

Или же это была ненависть к себе, к своему дважды проваленному отцовству — за то, что он трагически мало уделял внимание одному сыну и постоянно избегал другого?

Мадлен, вероятно, сказала бы, что правдой могут быть все три предположения либо ни одно из трех, но в конечном счете это не важно. Важно только поступать так, как правильно здесь и сейчас. И как бы он ни отгонял от себя эту мысль, начать следовало со звонка Кайлу. Не то чтобы Мадлен хорошо относилась к Кайлу — было похоже, что он ей, напротив, вовсе не нравится, его желтый «порше» кажется ей глупым, а его жена претенциозной, — но для Мадлен личное отношение всегда было второстепенным по сравнению с необходимостью поступить правильно. Для Гурни оставалось непостижимым, как настолько импульсивный человек может настолько подчинить свою жизнь принципам. Но такова была Мадлен. Именно поэтому она служила для Гурни маяком во мгле его собственного существования.

Сделать то, что правильно, здесь и сейчас.

Вдохновленный, он остановился у широкого запущенного въезда на старую ферму и достал бумажник, чтобы найти телефон Кайла (он даже не ввел его номер в систему голосового набора, и сейчас эта мысль его больно кольнула). Звонок в три часа ночи был странным поступком, но альтернатива была хуже: отложить его снова, затем снова и в итоге найти повод вовсе не звонить.

— Пап, ты?

— Я тебя разбудил?

— Вообще-то нет, я не спал. Что случилось?

— Да нет… все в порядке, я просто… хотел поговорить с тобой. Вот, перезваниваю. Что-то у меня с этим долго не складывалось, а ты так давно пытался со мной связаться.

— С тобой точно все в порядке?

— Я понимаю, что звоню в странное время, но не волнуйся, все нормально.

— Я рад.

— У меня был трудный день, но все кончилось хорошо. Я не мог перезвонить раньше, потому что я… запутался в одной сложной истории. Это, конечно, плохое оправдание. Ты зачем звонил?

— А что за история?

— Что? А, да как обычно, расследование убийства.

— Ты же уволился?

— Уволился, все верно, но тут пришлось поучаствовать, потому что я был знаком с одной из жертв. В общем, долгая история. Расскажу при встрече.

— Ух ты! Значит, у тебя снова получилось!

— Что?

— Ты поймал очередного серийного убийцу.

— Откуда ты знаешь?

— Ты сказал — «одна из жертв», значит, их было много. Кстати, сколько?

— Известно про пятерых, в планах было еще двадцать человек.

— И ты его поймал. Черт побери! Ты просто гроза серийных убийц. Прямо как Бэтмен.

Гурни засмеялся, что было для него редкостью само по себе, и он не помнил, чтобы это раньше случалось в разговорах с Кайлом. Впрочем, это был во всех смыслах странный разговор — учитывая, что они беседовали уже пару минут, а Кайл до сих пор не похвастался какой-нибудь очередной покупкой.

— В этом деле Бэтмену много кто помогал, — сказал Гурни. — Но я не поэтому звоню. Хотел спросить, зачем ты звонил, узнать, как ты поживаешь. Какие новости?

— Да никаких особо, — сухо ответил Кайл. — Я потерял работу. Мы разошлись с Кейт. Думаю сменить сферу деятельности, пойти учиться на юриста. Что ты думаешь?

Ошарашенно помолчав, Гурни снова засмеялся, на этот раз еще громче.

— Вот черт! — воскликнул он. — Да что у тебя там случилось?

— Ты, наверное, уже слышал, что в финансовой индустрии большие проблемы. Я потерял работу и жену как следствие, а заодно обе квартиры и три машины. Но знаешь, это удивительно, как быстро можно привыкнуть даже к самой жуткой катастрофе. В общем, я сейчас в раздумьях, имеет ли смысл идти учиться на юриста. Об этом я и хотел с тобой поговорить. Как думаешь, у меня подходящий для этого склад ума?

Гурни предложил Кайлу приехать на выходных, уже через два дня, чтобы поговорить как следует и обсудить подробности. Кайл согласился и, кажется, даже обрадовался. Когда они закончили разговор, Гурни минут десять сидел, потрясенный.

Следовало сделать еще несколько звонков. С утра надо было позвонить вдове Марка Меллери и сказать, что Грегори Дермотт Спинкс арестован, а доказательства его вины несомненны. Возможно, Шеридан Клайн и даже Родригес уже сообщили ей. Но в любом случае следовало проявиться, хотя бы из-за знакомства с Марком.