Код каббалы - Натан Барридж

Серебряные нити утолщились и стали удаляться от Элиз, пока каждый из пятерых не оказался соединенным непосредственно с тем, кто стоял рядом, а не через Элиз. Самосознание Эшвина уменьшилось до размеров искорки, его сменило их общее сознание.

Знакомая форма пентаграммы мерцала серебром на полу зала. Они поняли, что это символ силы, потому что он мог существовать, только когда все пять точек были соединены друг с другом. Наилучший символ для Пятигранной каббалы.

Потолок и пол исчезли, и они остались в подвешенном состоянии в колоннах света. Вверху и внизу появились мерцающие грани Шетлиа. Две половины сапфира сияли белым светом, и знаки проступали на его поверхности, как ожившие темные языки пламени. Они не могли прочесть письмена, но знали, что это Священное Имя Бога, разделенное на части, мощное отражение разделения между Создателем и мирозданием. Колонны света, поддерживающие Пятигранную каббалу, были единственным, что связывало две половины воедино.

Созвучный звон колоколов пропел в их телах, эхом вырвался из каменного зала и устремился в необъятные пространства космоса. Пять фигур появились в каждой из половин Шетлиа и встали на страже по обоим концам колонн света. Ипсиссими и Падшие, ангелы-представители Милосердия и Суровости, обратили свои фиалковые взоры к Пятигранной каббале.

Знакомая фигура материализовалась в центре пентаграммы. Образ Рида, темнокожего гадателя на картах Таро и Метатрона, золотистой фигуры, обликом сходной с высоким импозантным мужчиной, колебался взад-вперед. Таинственный дух снизошел на собравшихся, необъятное сознание, сосредоточившее свое внимание на этом месте, на этом мгновении во времени.

«Я — Метатрон, воплощение Священного Шекинах. Я представляю средний Столп Сознания».

Метатрон не говорил вслух, но слова отдавались в каждой части их тел. Его речь пробуждала глубокое инстинктивное узнавание, в котором было все о прошлом, настоящем и будущем человечества.

«Йехида», — сказал Метатрон и указал на колонну Морган. Пентаграмма наполнилась ультрамариновым светом, когда колонна выросла вширь и ввысь. Ничто не существовало во Вселенной, кроме Морган и противостоящих архангелов, объединившихся по обе стороны от нее.

«Я — Михаэль, Я — Благодать», — сказал архангел справа от нее. Он коснулся коренной чакры Морган между бровей своим бледно-золотистым перстом.

Внутреннее восприятие Морган переполнилось сценками из ее жизни. Они мелькали у нее в голове, полувидения-полунамеки из ее прошлого, так быстро, что были едва узнаваемы.

Она играла с отцом, он щекотал ее большими руками, чтобы рассмешить. Любовь маленькой девочки наполнила ее, ранимая и сильная, нерассуждающая любовь.

Мать утирала ей слезы, успокаивала, убаюкивала ее. Она вновь почувствовала восхищение и любовь к матери, такие же сильные и не знающие сомнения.

Первый мальчик Морган обнимал ее, и она впервые вкусила сладкую дрожь сексуального желания. Любовники сменяли друг друга, но ни один не задел ее так глубоко, как она надеялась.

Потом она познакомилась с Эшвином. Сначала она видела в нем друга, позже стала восхищаться его творческим талантом и тайным нежеланием соответствовать ожиданиям других. Он достаточно отличался от остальных, чтобы удерживать ее интерес, но был не настолько другим, чтобы стать ей чуждым. И было неизбежным то, что однажды они сделают следующий шаг.

За окном убогого дома шел дождь — то жилище Эшвин делил еще с пятью студентами университета. После того, как она предложила ему себя, он прикоснулся к ее лицу с величайшей нежностью, и в тот миг она поняла, что он вне ее досягаемости. Она не слышала его слов. И его извинений. Все, что знала Морган, — что она вверила ему свое счастье, а он растоптал его, выбрав Элиз.

После этого Морган больше никогда не позволяла себе быть ранимой.

Друзья и наставники играли каждый свою роль, наполняя ее теплотой и силой, но больше никогда она не испытывала всепоглощающей и нерассуждающей любви. Она позволяла некоторым мужчинам разделять с ней разные периоды ее жизни, но считала невозможным по-настоящему довериться кому-либо из них.

Впервые в своей жизни Морган осознала общий итог всей любви, которую ей отдали люди и которую, в свою очередь, отдала она.

Баланс был не в ее пользу.

Михаэль отступил, и к ней с кривой улыбкой подошел ангел с левой стороны. Он прижал подушечку пальца к ее третьему глазу, и прикосновение было хоть и легким, но холодным.

«Я — Тагирирон. Я — Пустота».

И снова лавина воспоминаний заполнила ее мозг, несясь так быстро, что она смогла выхватить лишь несколько эпизодов из течения — малышка Морган, закатывающая скандал матери из-за того, что та танцевала с отцом и целовалась с ним под музыку. И вот она была подростком и танцевала с молодым человеком на глазах своего разъяренного парня, после чего ухажеры подрались. Брошенный поклонник рыдал в телефонную трубку и умолял ее вернуться, но она была глуха к его мольбам. И после — спальня в гостинице «Мэйсторн», когда ее соблазнял тот, кого она приняла за Эшвина, в то время как Элиз спала в соседней постели. Может, она и не первая это начала, но она так никогда и не простила до конца Эшвину того, что он выбрал Элиз, а не ее. В тот момент часть ее хотела показать ему, что он упустил.

Тагирирон показывал ей, как она использовала любовь и секс, словно инструменты для достижения своих целей. В нее влюблялись, а она боялась ответить на чувства, опасаясь из-за любви стать ранимой. В сути ее жизни близость была принесена в жертву амбициям.

Видения ушли. Метатрон встал перед ней и возложил руку ей на лоб.

«Выбор сделан. Столпом Суровости правит Йехида».

Ультрамариновый свет померк. Световая колонна Морган потускнела, а она опустилась к нижней половине Шетлиа, пока их осознание ее присутствия не превратилось в ничто.

Метатрон указал на Джеймса и сказал: «Нефеш».

Колонна Джеймса вознеслась ввысь, наполняя пентаграмму красным светом, как будто все вокруг было залито кровью. Джеймс стоял в центре света, с архангелами по обеим сторонам, перед лицом Метатрона.

Джеймс знал, что слева от него стоит Лили. Все архангелы выглядели одинаково, и все же он это знал. Как он мог не знать? Архангелы коснулись его коренной чакры одновременно.

«Я — Сандалфон. Я — Чистота».

«Я — Лилит. Я — Порочность».

Сцена сменилась. Джеймс стоял в одиночестве на берегу озера, где он сошелся с Лили. Планета содрогалась под ним так, что он не понимал, что происходит. Медленное и тяжелое существо было непостижимым и все же явно живым. Люди были паразитами на этом огромном существе, они приходили на миг, чтобы тут же быть забытыми. Джеймс осознал это — и ощутил себя ничтожным, и в то же время его это успокоило.

«Пойми, что ты уникален. — Слова пришли от Сандалфона, который спешил воззвать к нему в этот миг просветления.— Ты — апофеоз Бытия, и ты же — всего лишь часть его. Прими свое место милостью того, кто наделил тебя жизнью, и живи Его щедротами».