Змеиное гнездо - Томас Гиффорд

– Я запомню ваш совет. И постараюсь его выполнить. – Они вместе вышли к широкой двери во внешний мир.

У дверей было еще жарче.

– Вы давно в штабе Тейлора?

– О, я давным-давно служил под его началом. Потом надолго уходил со службы. Но когда я понадобился – он обо мне вспомнил. Он меня никогда не забывал. Как сейчас слышу его слова… – Глаза лейтенанта выглядели чуточку стеклянными. «Настоящий вояка», – подумал Дрискилл. Лейтенант носил контактные линзы. Один глаз слезился. – Когда приходило время, он всегда говорил: «Подать мне Томми!» Не знаю, сколько раз люди передавали мне его слова – за морем, понятно. Есть трудная задача? Подать мне Томми! – Его суровое лицо вдруг осветилось почти мальчишеской улыбкой. Дрискилл снова задумался, сколько лет этому человеку. Он выглядел то на двадцать пять, то вдвое старше. – Большая удача служить такому человеку, как генерал Тейлор. А теперь вы меня извините, я должен выполнить его поручение. – Он был в форме офицера морской пехоты и щеголевато отдал честь.

– Он решил поддержать Боба Хэзлитта и сказал: «Подать мне Боханнона!», так?

– Наверно, он догадывался, что для меня найдется работа, сэр. И вправду, дел хватало. А теперь прошу прощения, сэр.

– Разумеется! Может статься, мы еще столкнемся. Мир съезда, знаете ли, удивительно тесен.

Бен шагнул наружу, навстречу влажной пощечине жары, под косые лучи заходящего солнца, прожигавшие дымку смога, окутавшую небоскребы города. Достал мобильник и набрал номер. Он взглянул сквозь туман на отель «Марлоу» и опытным глазом отыскал нужное окно. Телефон отрывисто гудел. Президент принимал гостей на шести этажах отеля, из которых четыре были битком набиты людьми, а еще два – агентами секретной службы. «По сути, не вполне людьми», – подумал он про себя. И услышал голос, который произнес:

– Да?

– Говорит Архангел, – сказал Дрискилл.

– Что ты говоришь? – отозвался Ларкспур. – И как дела в реальном мире, Архангел? Ты там не замерз?

– Вопрос Кота-рыболова. Ответ я получил.

– И какой ответ?

– Да. Он собирается вступить в гонку. Уже гонит на всех парах.

– Надо бы обдумать это вместе. Поднимайся наверх.

– Президент действительно намерен завтра вечером выступать перед съездом?

– Да, он собирался сказать пару слов.

Том Боханнон проталкивался сквозь гущу сторонников с плакатами и знаменами к охраняемому участку модных передвижных домиков в нескольких футах от задней стены центра съездов. Обычно здесь хватало свободных мест для мероприятий, проводившихся в центре, но передвижные домики, снабженные кондиционерами, стали излюбленным местом отдыха кандидатов и сопровождавших их важных «шишек», нуждавшихся в возможности обдумать интригу, сделать глоток-другой бурбона или солодового и вообще расслабиться на полную катушку.

Генерал, окруженный офицерами морской пехоты в форме, не отставал от него – если коменданту подразделения морской пехоты звонит экс-президент и экс-генерал корпуса, тот уж не поскупится на людей для парадного конвоя. Боханнон знал, что среди равных он намного равнее других. Ближе к великому человеку. Они вместе воевали. Но сейчас ему было неспокойно.

Они вошли в трейлер, а остальные остались снаружи. Придержав дверь перед генералом, Боханнон на мгновение ощутил растерянность. Огромная эспланада пестрела пустынными оазисами. Бессмысленно, но приятно на вид. Он читал, что сюда завезли десять тысяч тонн песка, из которого сделали холмики и дорожки, затененные тысячами пальм, грациозно покачивающимися от ветра на адском солнцепеке. Вдали, на водном горизонте озера Мичиган, неподвижно покоились яхты и прогулочные катера, а ближе, у причалов, стояли яхты могущественных сторонников партии: крупных спонсоров, людей вроде Тони Саррабьяна, чью яхту доставили по воздуху на гигантском транспортном самолете; корпораций, нанимавших лоббистов, которые за очень большие деньги создавали никому не нужный мир; кинозвезд, прилепившихся к партии и к президенту; иностранцев, нуждавшихся в технологических разработках и вооружениях, а также в хороших друзьях на высоких постах; и всех прочих, желавших протиснуться в кулуары власти. Если у вас есть яхта, она должна быть здесь. Большую часть опытные команды перегнали из Калифорнии или с востока, с острова Мартас-Виньярд, ради недели в Чикаго, посвященной приемам и вечеринкам, отдыху и показухе. Боханнон поймал себя на том, что вспоминает «Волшебника из страны Оз», – все это не имело никакого отношения к понятной ему действительности.

Ему пришел на ум Абу-Даби, дворец султана Брунея и другие места, где он побывал: Гонконг, и Токио, и Дамаск, где богатым и влиятельным достаточно было выразить желание, и все оказывалось к их услугам. В этом тоже не было ничего от реальности. Впрочем, он большую часть жизни провел в настолько нереальных местах, занимаясь делами столь невероятными, что они не поддавались описанию – и хорошо, что не поддавались.

Он вошел в трейлер и присел, ожидая генерала, опять принимавшего душ. Влил в себя стакан тоника со льдом и упал в кресло, жалея, что был слишком дружелюбен с Дрискиллом, хотя этот контакт подтвердил: Дрискилл узнал в нем только телохранителя Хэзлитта – с этой стороны опасности нет. Насчет Дрискилла можно больше не беспокоиться. Вот чего не одобрял в нем генерал: склонности слишком много раздумывать, беспокоиться о том, что не внушало беспокойства.

– Если бы не это, Боханнон, – говаривал генерал, – ты был бы совершенным оружием.

Что ж, он постоянно размышлял и беспокоился, даже в те три месяца, когда ему не давали увидеть свет, так что он вышел практически слепым. Да, тогда он ослеп и пугался шума, пугался движения одеяла, потому что ему мерещилось, что вернулись крысы и змеи, шуршавшие в смрадной темноте. И если он в какой-то мере сохранил рассудок, то именно благодаря способности размышлять, играть идеями и образами и сочинять шпионские романы – вот бы вспомнить те романы, которые он сочинил тогда в темноте! Он мог бы стать писателем. Только вот стоило хорошенько присмотреться к сюжету, как тот рассыпался.

Он обучился двойному и тройному мышлению, научился выкручивать идеи, пока они не принимались молить о пощаде, и сейчас он тоже думал – о генерале и о его проклятых солнцезащитных очках, из-за которых никогда не угадаешь, куда он смотрит. Стоит перед тобой и говорит слова настолько безумные, что начинаешь гадать, то ли это шутка, то ли обман, а вместо глаз видишь темные стеклянные кружки, хоть он временами и улыбается… Однажды он велел Боханнону убить одного человека в Бейруте. Они стояли втроем: Боханнон, генерал и человек, который их подвел. И Боханнон спросил: «Здесь? Сейчас? Как?» У него не было оружия. А генерал посмотрел в лицо человека, уже мертвого, и ответил: «Да, черт возьми, Томми, убей голыми руками или разорви ему гортань, что угодно, лишь бы к этому больше не возвращаться». А тот человек взглянул на Боханнона, как бы спрашивая, на самом ли это деле или парень свихнулся, и тогда Боханнон его убил. Колотил головой о каменную стену, пока глаза не выпали из орбит и он почти перестал дышать и отбиваться. Но так и не сумел рассмотреть глаз генерала. А если тот просто шутил, проверял, как поведет себя Томми? Ну, это все дело давнее и не стоит плакать над пролитым молоком. Так или иначе, какие-то двух- или трехслойные мысли всплывали из глубины сознания: что-то в разговоре с Беном Дрискиллом заставило его усомниться, разобрался ли он, Том Боханнон, в интриге сюжета, или он только орудие в руках генерала.