Ангелочек. Дыхание утренней зари - Мари-Бернадетт Дюпюи
Шрифт:
Интервал:
В воскресенье будьте у входа на кладбище. Вы сможете повидаться с Анри перед его отъездом.
Мальчик приблизился к кабриолету – румяный от бега, со сбившимся на сторону беретом.
– Здравствуйте, мсье! Утром мы ходили на мессу, а потом я положил цветы на могилу моей бабушки!
– Здравствуй, малыш! – пробормотал Гильем, который был очень взволнован.
– Здравствуйте, Гильем! – поздоровался, подойдя, Луиджи. – Вы приехали без сопровождения?
– Да. Я решил, что поеду сам. И, признаться, в кабриолете я передвигаюсь намного быстрее, чем в кресле на колесах. Можно Анри поднимется и посидит со мной рядом? Он только что говорил о могиле бабушки. О ком идет речь?
Бывший странник поднял мальчика и усадил на сиденье так, чтобы откидной кожаный верх кабриолета защищал его от дождя.
– У нас с Анри только что состоялся серьезный разговор. Дети… Они намного понятливее и разумнее, чем думают многие взрослые. Теперь он знает, что вы – его отец, Анжелина – его настоящая мать, а Адриена – его бабушка. Что ж, оставлю вас ненадолго наедине.
– Погодите, де Беснак! Анри еще слишком мал, чтобы понять все эти перипетии! Зачем вы вообще затеяли этот разговор?
– У меня были на то свои причины.
И с этими загадочными словами Луиджи удалился. Погладив лошадь, он забрался в коляску и уже оттуда стал наблюдать за тем, что происходило в экипаже Лезажей. Непродолжительный ливень, едва намочивший землю, перешел в мелкий дождик. В небе, правда, еще погромыхивало.
– Ты боишься грозы, Анри? – спросил у сына Гильем.
– Нет, мсье мой отец, зато я очень боюсь пауков. Октавия их убивает!
– Я тоже боялся пауков, когда был маленьким.
Они еще немного поболтали. Анри рассказывал о своем пуделе, Мсье Туту, и о пастушьей собаке Спасителе. Растроганный, гордый тем, что дал жизнь такому замечательному ребенку – смелому, деятельному, любознательному и очень смышленому для своих лет, – Гильем привлек мальчика к себе и нежно поцеловал в лоб.
– Надеюсь, настанет день, когда мы сможем познакомиться лучше, Анри! Скоро ты уедешь жить далеко-далеко, но я буду думать о тебе и писать тебе письма. Когда ты подрастешь, ты обязательно приедешь ко мне в гости. Я часто грущу или гневаюсь, потому что не могу ходить, и еще потому, что у меня вздорный характер. Но ради тебя я буду держать себя в руках, чтобы когда-нибудь ты мог гордиться своим отцом, как я горжусь тобой сегодня!
Анри кивнул в знак согласия. Слишком много слов, все так сложно и запутано… Куда больше ему говорили интонации и вибрации голоса Гильема и его ласковые прикосновения.
– Вы – очень добрый отец, мсье, – проговорил он тихо.
Гильем закрыл глаза и обнял его крепче. В течение многих лет он не сможет увидеть женщину, которую любит, и ребенка, пробудившего в нем невыразимую нежность… Только теперь он понял, что любовь к близким – это не только радость, но и боль, боль расставания и утраты.
– Спасибо, мой хороший! Я постараюсь быть таким ради тебя и твоей мамы!
В доме Жерсанды де Беснак на улице Нобль, в тот же день
Октавия присела в кухне на стул и влажным взглядом окинула полки, заставленные посудой, и свисающие с потолочной балки медные кастрюли. Чемоданы были собраны, переезд неминуем. Страх перед переменами и уныние взяли свое: славная уроженка Севенн затосковала. Годы, которые она провела в провинциальном городке в Арьеже, все эти походы по наклонным улочкам за хлебом в булочную и в молочную лавку за свежим молоком представлялись ей идиллическими, а предстоящее путешествие внушало тревогу.
«Мадемуазель в последнее время быстро устает, – думала она. – И маленькому Анри будет тяжело высидеть долгую дорогу. О малышке Дьем Ле я и вовсе молчу! Бедняжка! Столько времени трястись в поезде – месячному младенцу это не на пользу. Слава богу, что ее мать – женщина здоровая. А с виду и не скажешь – маленькая и тонкая, как былинка!»
Но больше всего печалила домоправительницу необходимость оставить Анжелину и Розетту.
– Мы решили последовать совету мсье Жана, но не лучше ли было дождаться суда? – спросила она себя вполголоса.
Жерсанда, которая спустилась в кухню навестить свою преданную служанку, что само по себе случалось нечасто, услышала ее слова.
– Октавия, милая, мы, кажется, договорились, что ты оставишь свое мнение при себе, – заметила пожилая дама ироничным тоном. – И я уже полчаса жду чай с бергамотом!
– Вот несчастье! А я даже не поставила греть воду! Не сердитесь, мадемуазель, у меня все мысли в голове перемешались. Правду сказать, мое сердце разрывается, когда думаю, что придется уехать из этого дома, продать его вместе с вашей мебелью и книгами!
– В замке у нас достаточно и мебели, и книг. Мы не можем взять с собой все вещи. Нотариус, которому я поручила продать свое имущество в Сен-Лизье, заверил меня, что получит за него хорошую цену. Эти деньги перейдут в собственность моего сына.
Жерсанда оперлась рукой о наличник и с грустью посмотрела на домоправительницу.
– Почему я так распорядилась? Если Луиджи придется одному воспитывать Анри и малыша, который скоро появится на свет, будет лучше, если у него будут собственные средства, хотя, разумеется, мы станем ему помогать. Что же касается переезда, то это – мудрое решение. Ты первая начала мне жаловаться на отношение горожан. Мясник не желает с тобой разговаривать, булочница подчеркнуто холодна к тебе. Не далее как вчера нам под дверь набросали протухших яиц! Мы стали нежеланными особами в этом городе, моя дорогая. Так уж сложились обстоятельства.
Октавия встала и разожгла спиртовку, которой пользовалась, чтобы быстро вскипятить воду.
– Как же! Теперь нас все презирают, хотя мое мнение – многим следовало бы подумать дважды, прежде чем порицать и позорить Анжелину!
– Люди полагаются на россказни газетчиков! И им неизвестно, почему Анжелина совершила этот гнусный поступок.
– Гнусный? Вы преувеличиваете, мадемуазель! Но лучше не будем об этом говорить. Сейчас приготовлю вам чай. Думаю, Ан-Дао составит вам компанию.
– Конечно! У тебя остался пирог-клафути с вишнями? Вчера мы его почти не ели.
– Нет. Я отдала его мсье Жану. Он сказал, что с удовольствием им поужинает, и унес с собой на улицу Мобек.
– Мсье Жан то, мсье Жан сё! Октавия, постыдилась бы, в твои-то годы! Ты краснеешь каждый раз, когда он появляется в доме!
– Не говорите глупостей, мадемуазель! Может, я и краснею, но только вы неправильно угадали причину. Я робею в присутствии мсье Бонзона, вот и все. И что плохого в том, чтобы побаловать его сладким, которое он так любит? Он, по крайней мере, поддерживает свою племянницу. Завтра идет к ней на свидание в тюрьму. Вам бы тоже следовало пойти, мадемуазель. Как бы ваша крошка Энджи обрадовалась!
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!