Черные паруса - Аластер Рейнольдс

Когда ко мне пришел ответ на эту загадку, захотелось выплюнуть его, как кусок чего-то ядовитого.

Но я не могла.

Только Лагганвор мог знать то, что знает Лагганвор.

Но это не доказывает, что этот человек – Лагганвор.

Это позволяет допустить, что он очень хорошо умеет извлекать сведения из другого человека.

Извлечь сведения, возможно, доведя другого человека до гибели, досконально их изучить и пойти на радикальное изменение внешности, чтобы уподобиться этому другому человеку.

Стать Лагганвором.

Я ненавидела себя за то, что допустила эту мысль, но уже не могла от нее избавиться. Для того чтобы эти дополнительные фрагменты улеглись в уже сложившуюся картину, нужно было сделать только одно: найти объяснение его присутствию среди нас. И как ни странно, ответ на этот вопрос пришел довольно легко.

Лагганвором этот человек мог стать с одной-единственной целью: проникнуть на наш корабль. Внедриться к нам, разведать планы, сообщить о них тем, кто хочет захватить нас или уничтожить.

И кто лучше всех годится для этой роли, как не человек, который пострадал от произвола Босы Сеннен?

Это была всего лишь версия, я понимала, что меня к ней привела сомнительная интуиция, а не железная дедуктивная логика. Эта интуиция в немалой степени похожа на параноидальную подозрительность, естественным образом выработавшуюся у такой матерой выживальщицы, как Боса Сеннен. Я не смогла бы ничего доказать даже самой себе, и, решись я действовать на таких сомнительных основаниях, это не принесет пользы никому из нас. Выстраивая из аргументов карточный домик, я рискую разрушить его одним-единственным контрдоводом – что уж говорить о Фуре, которая всегда была наготове с сокрушительным, как таран, возражением. Возможно, это настоящий Лагганвор решил вернуться на свой старый корабль, узнав, что теперь тут другой капитан. Наверняка у него есть и другие враги, а мы предлагали ему своего рода убежище, способ выбраться из западни, которой стало для него Колесо Стриззарди. Вот почему он явился к нам, вот почему не сопротивлялся – просто из чувства самосохранения. Возможно, пистоли тоже повлияли на его выбор. Он знает, где находится клад, и давно мечтает добраться до него, а теперь у него есть шанс с нашей помощью завладеть частью этого богатства. А без Стеклянной Армиллы невозможно найти Скрягу.

Да, это тоже версия – и не менее правдоподобная, как и моя собственная история. По идее, надо бы этим удовлетвориться. Иначе Фура возьмет упомянутые контраргументы, добавит к ним собственные и порвет мою теорию в клочья, как парус-сечь рвет снасти. Хуже того – Лагганвор поможет ей не оставить от моих построений камня на камне, и за такую услугу Фура, потратившая на него много времени и сил, впредь будет ценить его помощь выше, чем мою.

Да, необходимо воздерживаться от необдуманных шагов. Иначе вскроются старые обиды и расширится пропасть между мной и сестрой, а ведь я надеялась, что эта пропасть уже вот-вот исчезнет, отчасти благодаря нашему совместному капитанству.

Надо вести себя так, словно Лагганвор действительно тот, за кого себя выдает. Но при этом внимательно следить за ним и ждать ошибки – он наверняка совершит ее рано или поздно и разоблачит себя, и даже Фура не сможет закрыть на это глаза.

Итак, наш парусник летел вперед, а я проводила день за днем так, будто у меня не рождались никакие сомнения. И в конце концов привычка укоренилась, и я почти забыла о том, что у меня когда-то был повод не доверять истории Лагганвора. Как только мы повернули возле поглотителя – это был единственный опасный отрезок маршрута, требовавший быстрых скоординированных действий, – и поставили обычные паруса, дающие чуть больше скорости при благоприятном солнечном ветре, – наступила скука смертная, если не считать двух событий, случившихся, когда Скряга был уже почти в пределах видимости.

Даже в этот момент существование каменного мирка оставалось гипотетическим. Где-то в Собрании, забытая в каком-нибудь пыльном дневнике или потрепанном временем бортовом журнале, возможно, хранилась запись о крошечном темном теле, обращающемся вокруг Старого Солнца. Однако нигде на «Мстительнице» не было такой записи, кроме строчки внутри шарика, невинной стекляшки. Если бы наш корабль захватили – обезоружили и взяли на абордаж у Колеса Стриззарди или по пути к Скряге, – никто бы ничего другого не обнаружил. Я не сомневалась, что Боса запечатлела соответствующую информацию в своей памяти и что она сделала это много тел назад, а потом тайна переходила от одного мерзкого воплощения к другому, как фамильная реликвия или проклятие. И все же ясно, что из всех своих оперативных секретов именно этот она хранила ближе всего к сердцу.

Я верила, что Скряга существует. Как же мне хотелось, чтобы это было не так! Чтобы мы и слыхом не слыхивали ни о каком кладе и чтобы моя сестра не сходила с ума, мечтая добраться до пистолей. Но поскольку мне так сильно этого хотелось, я нисколько не сомневалась: Вселенная обязательно устроит мне подлянку и Скряга окажется не вымыслом.

Когда мы находились в пяти неделях пути от Колеса и всего в двух неделях от предполагаемого места назначения, Фура решила включить подметалу дальнего действия на максимальную мощность, чтобы поймать эхо находящегося впереди камня. Или отсутствие эха – как бы я этому обрадовалась. Но более мудрые головы одержали верх. Локационный импульс мог сообщить о нашем местоположении охотникам, поэтому Фуру убедили подождать еще неделю и поискать камень лучом гораздо меньшей мощности.

Это была самая тяжелая неделя нашего путешествия – мучительно тянулись часы, нервы были измотаны до предела. Я никогда не видела свою сестру такой напряженной, как в те дни.

Я плохо спала, мне снились кошмары, и все они были связаны с Часко. Я снова оказывалась в комнате костей, и череп присутствовал – поврежденный или исправный, в зависимости от гибкой логики подсознания, – и я все уговаривала Часко отказаться от преследования. Иногда мне это удавалось, и таким образом я сохраняла ему жизнь, и испытывала обманчивое временное блаженство сновидца, пока не возвращалась в жестокую явь. Но в половине случаев мне приходилось разделять его мучения. Я выныривала из сна с тяжким ощущением, что Часко все еще здесь, бестелесный, но осознающий, и понимала, что дальнейшие попытки заснуть бесполезны.

Я лежала неподвижно, прислушиваясь к знакомым корабельным звукам. Если бы ночной кошмар вынудил меня закричать, кто-то ответил бы бормотанием или ворчанием, раздраженный тем, что я нарушила его покой. Однажды ночью мне приснился особенно яркий сон про Часко, однако разбудили меня свидетельства чужих мытарств.

Я поняла, что это рыдание и оно раздается где-то близко.

Я нашла свою одежду и двинулась в полумраке по спящему кораблю. Сурт дежурила в обзорной рубке, а остальные спали – чередование ночных и дневных вахт было одинаковым для всех. Однако я слышала не Сурт. Это были мужские рыдания, и они доносились из комнаты доброты.

– Доктор Эддралдер, – сказала я тихим, мягким голосом, объявляя о своем приближении к двери.