На задворках Великой империи. Книга вторая: Белая ворона - Валентин Пикуль

— Степан! — громыхал сундук. — Кажись, вот где нужно…

— Жандарм, — позвал Мышецкий, — да покажите вы этим олухам нужник. А то ведь в каждую дверь лезут… мешают службам!

Присел на лавку под большими часами. Рядом устроился хилый, затрушенный чиновник-путеец. Зажимал меж ног тяжелый мешок. Встряхивая кулечек, доставал из него изюминки, мелко жевал, услаждаясь. И вспыхивала при отблеске паровозных огней его кокарда на помятой путейской фуражке. Мышецкий кивнул на мешок:

— На зиму запасаетесь?

— Мучка, — ответил тот. — Пять рублей дал… Вот она! Много ли? Да сапог, видите, каши просит? — Чиновник отставил ногу (языком болталась отлетевшая подметка), пожалел себя.

— Вы местный? — спросил Мышецкий (чиновник не знал его).

— На разъезде служу. Кой год! Сорок восьмой километр — к часу ночи доберусь. Жена, детишки. Да скворец — такой забавник!

— А разве на зиму этого хватит? — спросил Мышецкий.

— Не на зиму, сударь, — пояснил путеец. — Это мы чтобы не подохнуть, на забастовку запасец делаем. Жена посоветовала!

Сергей Яковлевич поразмыслил над таким наивным признанием: жена, дети, ученый скворец и вдруг… забастовка! Везет к себе на разъезд мешок муки специально, чтобы бастовать во всеоружии…

— А разве, — спросил князь, — вопрос о забастовке решен? Вы, сударь, очевидно, большевик?

— Нет, сударь, я сам по себе… — Чиновник прощупал кулечек до дна — пуст и, скомкав, отбросил его. — А вот посудите сами: как тут жить? Мучица — пять. А получаю — двадцать. Опять же, и сапоги… видите? А вычеты? За то, за это, за здорово живешь. Бывает, флажком поезду махнешь, а харя небрита — с тебя взыщут…

— И когда же думаете начать?

— Подхватим! — охотно сказал путеец. — Скоро…

— Что подхватите?

— Москву да Питер… Сейчас уже до Казани дошло!

— Но требования у вас чисто экономические? — спросил князь.

— У меня-то — да. Кошельковые. Однако вот амнистию ятоже буду приветствовать. Потому как у меня племянник, Сережа Бутаков такой… Не слышали?

— Извините, сударь, не слышал.

— Так вот его, сударь, Сережу Бутакова… Неужто не знаете?

— Да нет. Не имел чести знать, с чем бы?

— Его в «Крестах» кой месяц уже томят. А матушка его, сестрица моя родная, убивается… Как же я, сударь, теперь не поддержку политические требования? Вестимо поддержу!

Мышецкий отошел от путейца. Да и что было ответить ему? Пусть со своей колоколенки, маленькой и неказистой, но он — прав. И самое удивительное, что сейчас даже эта чиновная мелюзга («двадцатирублевая», как их зовут) и та вдруг заговорила о требованиях. «Чего же тогда ожидать от простых рабочих?..»

Вышел с вокзала на площадь — пустынную. Мокли коляски да вкусно жевали лошади овес из брезентовых торб. Перед ним лежал темный, затаенный город — столица его Уренской губернии, громадной и еще не освоенной русским человеком. Подозвал кучера, сел под кожаный намокший верх. Хотелось куда-нибудь себя деть, запихнуться в теплую квартиру с умными, образованными людьми. Поговорить, посудачить — свободно, открыто, как в Англии. Но Уренск — увы! — небогат клубами…

Извозчик, перебирая вожжи, терпеливо ждал.

— А! — сказал Мышецкий, отчаясь. — Вези в «Аквариум».

Пожалуй, только в «Аквариуме» и можно отвести душу, измученную сомнениями. Хоть пьяное, но искреннее слово прозвучит лишь здесь. Едва князь сел в уголке, как увидел Иконникова-младшего: молодой человек порывисто шагал через весь зал прямо к нему.

— Сергей Яковлевич, вы ничего не слышали? — спросил интимно.

— Да нет. Получил сегодня утром одну бестолковую телеграмму, и — все! А разве…

— Да! В Петербурге уже началось. Позвольте, я присяду?

— Ради бога, прошу. А — Москва?

— Москва первая и начала, еще с сентября… Конки стоят, водопровод отключен, рестораны закрыты. А для борьбы со стачечниками в Москве спешно образуют «дружины порядка». Говорят, они вооружены через полицию… Скажите, князь, а что у нас?

— Вы же видите! — кивнул Мышецкий в галдящий зал ресторана. — У нас «Аквариум» работает, воду сливают как надо, на конках по-прежнему ездят «зайцами» и… Знаю наверняка: скоро будет у нас хорошо подготовленная деповскими забастовка!

— Спасибо, — захохотал Иконников. — Вот уж не ожидал… А откуда прольется свет, как говорят масоны?

— Из депо, конечно. Вы что, не знаете? Ого… Там сидят такие корешки, что Сущев-Ракуса, дантист изрядный, все клещи себе обломал, а не вытащил… Клыкастые господа!

Когда к губернатору, угодливо изгибаясь в чреслах, подкатился Бабакай Наврузович, чтобы услужить лично, Иконников удалился.

— Ай-ай, — сказал татарин, — пора уже и нам в дружину порядка записаться. Как в Москве — так и у нас пусть будет!

— Вы, Тамерлан Чингисханович, — резко ответил Мышецкий, — в русский огород не суйтесь. Существует в губернии власть, которая и обеспечит порядок. Да и не вы ли давным-давно уже записаны в «колдунчик» патриотов? А если так, так чего же волнуетесь?..

А в другом конце ресторана увеселялся, как мог, Ениколопов.

— Николай, Николай! — то и дело подзывал он лакея.

Явился запаренный лакей, да не тот — другой Николай.

— Ты разве Николай?

— Нас двое, — отвечал лакей, — а я буду Николай второй… Ениколопов расшалился: на спине фрака у одного лакея он написал мелом «Николай I», на спине другого — «Николай II». И начал:

— Николай второй, где же ты? Дай пепельницу, зверь!

Лакей подставлял для пепла свою ладонь лодочкой — Ениколопов, радуясь, отряхал сигару. Сергей Яковлевич мигнул кому надо (а таких он уже научился определять с первого взгляда), приказал:

— Оскорблять его величество — глупо… Пресеките немедленно!

Но никто эсера не пресек. Так и сидел Мышецкий над своей тарелкой, мучительно страдая от ужасных непотребств Ениколопова.

— Николай второй! — кричал эсер. — Дуй за девочками…

Полиция безмолвствовала. Лакей, загнув штанины брюк, скакал через лужи улицы — за девочками, в ближайший притон.

Было скучно.

Немецкие колонисты вооружились первыми: у них все было наготове от суматошных российских случайностей, но мешаться в русские дела они не собирались — просто стояли на страже своих латифундий. Однако прислали к губернатору своего парламентера, и Мышецкий сказал ему так:

— Благодарю вас за доверие к власти, но можете передать своим землякам, что, если они не сдадут оружие к вечеру, все вы будете этапным порядком высланы на родину. Вы сами откуда?.. Ах, из Баварии? Как это чудесно, — улыбнулся князь, — вот как раз в Мюнхен мы вас и вышлем… Здесь вам, господа, не Гереро в Африке!