Не вернувшийся с холода - Михаил Григорьевич Бобров

Рыцари, похоже, удивились не меньше нашего. Как и мои спутники, они не понимали ни слова: дальше мы с венценосцем говорили на основательно подзабытом родном языке. Король оглядел штабных, как выращенную собственноручно капусту:

— Пять лет обучал, пока нормальное взаимодействие наладил. Пока командиры среднего звена чему-то научились, пока тысячники выросли… Теперь все по науке! Рода войск, тыловое обеспечение, пенсии для ветеранов, орлы легионов! Не все парфянам Карры, будет вам и вторая иудейская!

Штаб короля и мои спутники напряженно вслушивались, судя по вытаращенным глазам, не понимая ни слова. Я и сам от долгого забвения вспоминал слова тяжело:

— А выжигаешь край зачем?

— Меня папа учил: стрелять, так стрелять. Ослабим противника, сколько возможно.

— Это же тебе не крузайдер кингс, где фишки по доске!

Король посерьезнел:

— Я могу из реальной истории привести пример. Не из древней, поближе. И не гитлеровские планы, “Ост” или там “Барбаросса”. Что Гитлер мудак, это любому понятно… А вот демократические донельзя США, генерал Шерман в ходе войны за такое ути-пути-сю-сю-сю освобождение черных рабов половину Юга разграбил, выжег дочиста. Одной железной дороги полтысячи километров разломал. И не случайно, намеренно приказ отдал: грабить и разрушать промышленность. США у нас ориентир и светоч, им, значит, можно. А мне, значит, нельзя?

Рыцари пошевелились, чувствуя в голосе монарха угрозу, но не понимая: уже рубить нас, или пока не надо. Я открыл рот, чтобы возразить умно и серьезно, а онемевшие губы сказали:

— Давно, дома еще. Видел на “варспоте” фотки Мурманска сорок первого года. После того, как Германия его разбомбила. Знаменитый был налет. Понимаю: порт. Понимаю: железнодорожный узел. Тоже плохо, но хотя бы объяснимо, военный объект. А город? Лес печных труб. Так вот приходишь домой, а вместо дома печная труба. А вон там жил толстый пацан, с ним всегда дрались. А вот его рука из-под снега торчит, можно больше не бояться, что морду набьет. А вон там жила Юлька, все набирался смелости пригласить ее на танцы. Теперь можно поглядеть на нее без одежды. И даже кое-где без кожи. А там вон жила вредная бабка с козой… Ничего! Теперь никто не заругает! Весь квартал — одни печные трубы. Правда, здорово же?

Тут мне удалось взять себя в руки, так что договорил я уже почти совсем без надрыва:

— Меня удивляет не то, что в Германии два миллиона немок жаловались на изнасилования. Меня удивляет, что в Германии после такого оставалось кому жаловаться!

Остроносые стальные ботинки тяжеловооруженного всадника; рыцарские золотые шпоры; красивый полный доспех, золотая насечка; на поясе простой прямой меч — видел такой же в кино про Жанну Д’Арк; да и доспех один в один… Как там кричали его подчиненные?

Одна раса!

— Ты оставил точно такую пустыню, каменный лес, между Алмазным Бродом и Громким Камнем. И теперь ты чего ждешь? Восхищения?

Враг не смутился:

— Мы, земляне, круче местных дикарей. Это факт. Признай это! Иди со мной, мы весь этот мир нагнем! Это бремя белого человека, это путь истинного прогрессора! Не жди, пока дон Рэба причинит зло твоей девушке; Кристобаль Хунта должен успеть раньше!

Отшагнул к исцарапанной тумбе алтаря, облокотился на нее. Поглядел снисходительно — красавец, силач, глаза умные, острые, живые. Прибавил все еще на русском:

— А то ты даже со мной начинал говорить местными словами. Это неправильно. Зачем здешних смущать всякими там немцами да Мурмансками? Кому есть дело до войны, отгоревшей больше века назад?

Протянул руку за каменную тумбу алтаря, вытащил длинное, веслоподобное… Мушкет? Аркебуза? Фузея?

И только сейчас перешел обратно на местный язык:

— Демон спущен с цепи. Весной мушкетеры короля всем покажут, почем фунт лиха!

Засмеялся довольно; рыцари облегченно подхватили с короткими смешками:

— Горе побежденным!

— Согласен! — я тоже перешел на местный, и тоже засмеялся:

— Отличный принцип. Сейчас и опробуем!

“Пальцы на катану — ать, два!”

Ничего так глазки у господ рыцарей, по рубль пятьдесят мелочью…

Время медом из опрокинутой банки…

“Руки-ноги-голова!”

Руки-ноги в доспехе, придется рубить голову…

Охрана вдоль стен пока ничего не поняла…

“Выдыхая душу ртом, поднимая сталь рывком!”

Штабные пока еще даже не тянут руки к эфесам: сначала план, потом действие…

А вот их король не дурак; дурак бы армию не организовал.

Его величество ловко заслоняется аркебузой. Кованый ствол над головой параллельно полу. Силен, собака! Я катану медленней вскинул, чем он четырехкилограммовую фузею!

“Чтоб по жизни пра-а-агреметь!”

А вот и Эсдес поняла: с гулким хлопком по собору разлетается белое кольцо запредельного холода. Изобрету холодильник, пусть Эсдес для него жидкий азот морозит…

Треск и вопли на галерее: там народ поглупее короля; впрочем, как и должно быть. Кто-то припер “летние” арбалеты, со стальными дугами. Мощность у них зверская, лупит, как конь копытом. Но хладноломкость металла в этой конкретной сказке боженька забыл отключить. Не выговорил сложное слово, наверное…

Рву клинок вниз. Кованый ствол толщиной чуть ли не три пальца перерубить нереально; прощай, верный приятель, не знаю, насколько я переживу тебя. А вот что сделаю — знаю. Как только лопнет клинок, подшагну еще и обломком полосну однорасового короля выше стальной горловины кирасы.

А потому, что шлемы надо на переговоры брать! Пижон. В берет завернуться можно, чисто малиновое одеяло. С золотой рыцарской цепью как бы навевает, да…

“Как первый гром!”

Клинок вспыхивает живым зеленым светом, ничего похожего ни на химически-ядовитый джедайский, ни на мертвено-фосфорический волдемортовский; скручиваю торс, приседаю, усиливая удар — пусть ломается меч, только бы не завис на преграде!

Клинок почти без сопротивления располовинивает аркебузу, расплескивает голову короля, врубается в кирасу и проваливается сквозь наилучшую сталь королевских доспехов почти к середине торса; ручейком стекает золотая рыцарская цепь.

А, м-мать!

Вложившись в удар всем весом, я теперь проваливаюсь следом за клинком — носом чуть не в разрубленную королевскую морду. Отшатываюсь — клинок не идет; приходится упереть колено…

Носхорн полностью теряет дворянскую спесь и орет на весь храм — кажется, даже куски фресок падают:

— Чудо! Глазам своим не верю!…

* * *

— …Не верю! — Повторяет барон, выхватывая палаш.

— Потом разберемся! — хрипит Енот, раскачивая застрявший клинок. — Эс, позолоченного живым!

Ноги начальника штаба ниже колен охватывает ледяной блок, начальник дергается шагнуть — и падает, катится подобно гвоздю со шляпкой. Опамятовавшиеся стражники от стен топочут к посольским. Самый толковый направляется к двери, за подмогой. Распахивает створку — и вместе с ней вмерзает в ледяную пробку. Переломав стрелкам арбалеты, Синяя Смерть переходит к оговоренному плану, методично запечатывая ледяными