Хищное утро - Юля Тихая

же вытащила зеркало, капнула на него кровью.

— Лира, Конклав…

— Я знаю, — сухо сказала она.

И потушила чары.

Домой я приехала в дурном, похоронном настроении, — и почти не удивилась, когда меня с порога встретила новая проблема. Весть о ней принёс Ларион: он выглядел взбудораженным и озадаченным.

— Мастер Пенелопа! Там… это…

— Где — там? Что — это?

— В склепе. Странное.

Из предков меня сегодня сопровождала только Урсула, и она ни слова мне не сказала: то есть, по крайней мере, ничего не рухнуло и ничего не затопило, что уже можно было воспринимать как хорошие новости. Я не стала глушить двигатель и кивнула Лариону на автомобиль, — он доведёт его до гаража и потушит чары, — а сама широким рубленым шагом двинулась к крыльцу.

— Безобразие, — ворчала Керенберга, медленно, по одной ступеньке, заползая наверх, — возмутительно! И именно в моём саркофаге!..

— Бабушка? Что случилось?

— Сама полюбуйся, — буркнула она, властно ткнув пальцем куда-то вниз. — И муженёк твой уже там, может хоть придумает, что с этим делать! А если он мне понадобится? И чем теперь обрабатывать? И если пойдёт коррозия, то…

Заинтригованная и сбитая с толку, я сбежала по лестнице, перешагивая через ступеньку, и поклонилась ритуальным зеркалам.

На островах склепы строят с чувством, с размахом: лабиринтом из длинных широких коридоров, часто расходящихся от парадного входа множеством ветвей. Саркофаги ставят по-разному, в старых частях иногда даже друг над другом, но чаще всего предков разворачивают к проходу ступнями, а между саркофагами размещают то статуи, то фонари, то огромные вазы со сшитыми из шёлка цветами. На острове Бишиг есть даже отдельная карта города, на которой размечены границы разных склепов: иногда они уходят далеко за границы участков и под присутственные здания.

На материке, конечно, склепы закладывают иначе. Здесь узкий коридор с саркофагами, установленными боком вдоль стены, заворачивает широкой спиралью и уходит вглубь.

Когда-нибудь, пугают консерваторы, мы прокопаем так дорогу до самой Бездны.

У первых, самых старых, саркофагов не было ничего необычного: лампады горели ровно, на посмертных масках — ни следа пыли, а почищенные недавно банки с ушами были все развёрнуты именами в проход. Редкие фонари делили коридор на отдельные островки света, а немногочисленные украшения разбрасывали гротескные мутные тени.

Я шла быстро, по привычке здороваясь с предками по имени, — и в самом конце коридора увидела странный, ни на что не похожий свет.

Ёши был там же, стоял задумчиво над пустым богатым саркофагом, который бабушка давным-давно заготовила для себя. А в меди и золоте внутренней чаши, куда когда-то погрузят её бренное тело и где его зальют бальзамом и закроют навсегда, было… что-то.

Больше всего это было похоже на клочок тумана, вытянутый и заполнивший собой весь саркофаг. У краёв он плескался, полупрозрачный и мягкий, точно шёлковый, в центре — был плотным и холодным на вид; он светился весь ровным молочным сиянием. Это было совсем не похоже на то, что в тумане была какая-то лампа, скорее — что каждая капелька, составляющая его, была крошечной искрой.

Странно, но этот свет совсем не бил в глаза. Он казался ласковым, нежным; на него хотелось смотреть вечно, как в волнующееся море; он звучал колыбельной, и вместе с тем — торжественным гимном.

— Не трогай руками, — предупредил Ёши. — Они этого не любят.

Он сказал это вовремя. Свет манил и звал к себе, и я, убаюканная, могла бы забыться совсем и коснуться его, утонуть в нём.

— Они?.. Что это такое?

— Точно не знаю, — задумчиво проговорил он.

— А если примерно?

Ёши посмотрел на меня с сомнением, будто не знал, может ли он сказать — или как я отреагирую. Я нахмурилась: мне казалось, что тайны о магии остались для нас в прошлом.

Наконец, он определился и сказал невозможное:

— Примерно так рождаются лунные.

Я вытаращила глаза и закашлялась.

Лунные — не от мира сего; это все знают. Ещё все знают, что среди лунных нельзя встретить детей. В книгах объясняют по-разному: где-то авторы осторожно пишут, что культура Луны закрыта, и о воспитании юных лунных нам попросту ничего неизвестно; где-то уверенно заявляют, что сами они бессмертны, а детей у них вовсе не рождается; где-то и вовсе тиражируют всякую немыслимую отсебятину вроде того, что лунные подкидывают своих младенцев людям и забирают их уже взрослыми.

— Гости друз обещают не рассказывать лишнего, — извиняющимся тоном сказал Ёши. — Это не запрещено прямо, но… тем более, это совсем не мои секреты. В центре друзы есть зал, в который особым образом заглядывает Луна, и иногда там в чаше из чистого золота появляется новый лунный. Я однажды видел, как это происходит.

«Дети Луны созданы из лунного света», — так говорят, но это кажется метафорой; может быть, потому, что не каждому удаётся не то что пощупать лунного, но даже и увидеть издали. И тела, и одежды, и украшения, и те самые хрустальные мендабелё, которые путались в волосах странной двоедушницы, были преломлением света. Человеческая мода, подражающая одеждам друз, должно быть, кажется лунным тяжеловесными тряпками.

Это я ещё могла как-то уложить в голове. Но смотреть на этот сияющий туман и воспринимать его будущей личностью всё равно было сложно.

И я спросила почему-то шёпотом:

— Как долго это продлится?

— Понятия не имею.

— И почему вообще здесь?!

Ёши пожал плечами.

Зарождающемуся лунному ничего толком не требовалось, — или же Ёши не знал, что именно ему могло понадобиться. Поэтому, отодвинув на всякий случай подальше крышку саркофага и проверив камни в фонаре, мы двинулись обратно, наверх.

Я позвонила в Посольство Луны, где наёмная двоедушница щебечущим голосом попросила меня «не баловаться» и положила трубку. Ёши полистал телефонный справочник и попробовал позвонить кому-то тоже, но не преуспел. Тогда я вспомнила, что Ливи дружила с какой-то молоденькой лунной, и дело наконец пошло на лад.

С Бенерой Ливи познакомилась на курсах для поступающих в архитектурное училище: там учили академическому рисунку, живописи и черчению. Художницы из Ливи не получилось, зато теперь она умела писать идеальными красивыми буквами и водила странноватую дружбу с дочерью Луны.

И, хотя и говорят, будто лунные безразличны к социальным связям, Бенера знала других лунных, а те другие лунные знали ещё лунных, а те — членов делегации, близких к глазам жрецов. И буквально через несколько часов наш родовой склеп был осквернён присутствием примерно дюжины посторонних, не имеющим к моим достойных предкам никакого почтения.

Разговаривал с ними Ёши. Мне самой, если честно, было одновременно страшно и очень зло, и я опасалась