Белый фрегат - Наталия Осояну

– Гончая~, ~Баловница~, ~Летящая над волнами~ – эти три подчиняются без сопротивления и даже не проявляют любопытства, но она знает: проблемы с ними возникнут потом. Поняв, что все всерьез, что завтра, скорее всего, их уничтожит превосходящий враг, – они тотчас же захотят уйти и даже могут утащить за собой кого-нибудь еще из сомневающихся.

– Небесная подруга~. Тот, кто дал ей имя больше семидесяти лет назад, – отважный и дерзкий, испытавший немало приключений за свою достаточно долгую жизнь, – грезил небесами и Прародиной магусов, хотя сам был всего лишь человеком. Он умер в своей постели, от старости, но в глубине души ~Подруга~ бережно хранит воспоминания о нем и грустит, как будто они расстались вчера. Нынешнего своего навигатора она оберегает как ребенка и оттого сопротивляется сети сильнее прочих. Она боится, что ему угрожает опасность.

– Он~ говорит, что она права. А потом, уцепившись за туго натянутую струну ее сути, спрашивает: что бы сказал по этому поводу ее первый навигатор? ~~~

О, ~ему~ трудно перечить.

– Северный цветок~ – изящный и довольно маленький двухмачтовый фрегат с бледными, почти белыми глазами, которые отсвечивают серебром. Она почти что вернулась домой: лет двадцать пять назад ее выловил на одном из здешних островов сын аптекаря, грезивший морем. Он до сих пор с ней. Уговаривать его не надо: даже проведя много лет во владениях однорукого короля, он не забыл родные края и готов их защищать ценой жизни – своей и фрегата. Они оба к этому готовы.

– Стремительной~ командует помощник Окраинного правителя, суровый и опытный моряк. Он тоже не сопротивляется, хотя испытывает легкое раздражение, когда понимает, что ~они~ способны заглянуть в самые дальние уголки человеческой и фрегатской души, включая тот общий на двоих уголок, где притаился страх. С этим тоже придется что-то сделать, чтобы завтра ~Стремительная~ их не подвела…

– Химера~ и ~Белая кошка~. У первой среди белых парусов затесался один багряный – оттого, видать, ее так назвали. Обе рвутся в бой за своего короля и за правду – нет в них ни тени сомнения, ни намека на страх.

– Черная звезда~ вливается в сеть легко и изящно, словно всегда была ее частью, так, словно связь между ~ним~ и ее молодым навигатором не распадалась. А ведь боль от разрыва еще свежа… Но без боли нет жизни, и потому она тянется навстречу ~Звезде~, приветствует как равную – подругу, сестру – и обещает, что завтра их ждет славная битва. Паруса фрегата – немыслимо-черные, жуткие – трепещут от нетерпения.

И, наконец, ~~~Луна~~~.

Они замирают и смотрят друг на друга.

Осознание накатывает волнами.

…Минувшие годы – словно моря, что остались за кормой вместе со всеми штормами и штилями. Они не так уж часто шли бок о бок, но даже на расстоянии не забывали друг о друге, готовые прийти на помощь по первому зову. Сперва они не знали всей правды. Потом поделились секретами: первый рассказал о своем прошлом, второй – о будущем, каким его видел. Тайн не осталось.

За исключением одной.

…Проще было бы объединиться. Даже мудрой и грозной ~~~Луне~~~ не под силу сопротивляться ~им~, когда они ~вдвоем~. А по отдельности ~они~ едва удерживают привязь, и сеть трещит, натягиваясь; другие ее части пытаются помочь, но им не хватает опыта, чтобы понять, как это следует делать. Вот и проблема! Вот и опасность! Если однорукий король сейчас не поддастся, он их всех погубит – не останется ни единства, ни шанса на победу.

Но еще можно все исправить.

…И в какой-то момент ~он~ тянется к ~~~Луне», а через нее – к навигатору, который стоит у носа и смотрит на воронью столицу, озаренную вечерними сумерками, – смотрит прямо на Воронье Гнездо, в точности зная, где сейчас тот, кто пытается вскрыть его разум, словно спелый плод. ~Он~ тянется к фрегату, чьи паруса в ночи излучают свет, который жители Окраины именуют «светом надежды», прекрасно осознавая, что надежда делает их правителя уязвимым. Тянется и одновременно что-то творит с собственной памятью и душой, как будто… как будто…

Выворачивает их наизнанку.

~Остров посреди бескрайнего океана – черный, как глухая полночь, и мертвый, как выкатившийся из костра и давно погасший уголек. И все же среди черноты еще просматриваются руины замка. От него осталась лишь тень былого могущества, но даже она впечатляет.~

~Изящная женская рука легко касается широкой мужской ладони – и та сжимается, очень нежно и аккуратно, чтобы не раздавить эти тонкие пальцы. Кажется, мужчина сжимает не чью-то кисть, а живое существо.~

~~~~~Луна~~~~~ еще сильней натягивает привязь, и ~они~ держат ее из последних сил.

~Изорванный в клочья и заново сшитый парус. Нет – два паруса, зеленый и синий. И сшиты они черными и золотыми нитями. Мчит куда-то не корабль даже, а хлипкий жалкий плот, на котором никого нет.~

~Прости меня. Я не мог иначе.~

Все замирает.

А потом ~он~ продолжает начатое, продолжает выворачивать наизнанку самого себя, бесстрашно выволакивая под лучи тускнеющего солнца все новые и новые образы. Грозный остров и форт с рявкающими пушками. Темный коридор, змеящийся в недрах замка, уходящий все глубже. Пещера и тот ужас, что их ждал. А потом – пепел, пепел, ничего, кроме пепла.

Сеть трещит, ~~~~~~Луна~~~~~ почти освободилась. Другие фрегаты в ужасе и смятении рвутся кто куда. Она смутно слышит крики и понимает, что живые корабли на грани безумия причиняют боль не только самим себе, но и своим людям.

– Он~ не останавливается.

Образы следуют один за другим. Теперь ~он~ не передает увиденное, а пытается составить из образов новые фразы, пытается говорить с живыми кораблями на их языке. ~Он~ берет воображаемый черный фрегат, словно шахматную фигурку, и опускает на воду вблизи от Росмера. Потом еще один. И еще, еще – вскоре окрестности вороньей столицы чернеют от сотен или даже тысяч мертвых кораблей, и где-то далеко видно, как появляются все новые и новые. А потом ~он~ все это стирает и рисует с растущим умением огромную гору с почерневшими от жара склонами; человека, который поднимается все выше и выше, как будто не замечая, что его ступни горят; колоссальную птицу с перьями из пламени, которая опускается на вершину горы.

Она упускает тот момент, когда в ~его~ руке появляется настоящий нож.

– Не надо, Кристобаль! – кричит кто-то. Она не успевает ничего сделать – да разве ей такое было бы по силам? В тот миг, когда воображаемый герой с дочерна обожженными ступнями вонзает себе в грудь старый отцовский нож, – льется настоящая кровь. ~Он~ не пробивает грудную клетку насквозь, лишь рассекает кожу, и все-таки крови много, очень много. Сеть пропитывается ею, меняет цвет. В багровеющих сумерках пятнадцать фрегатов – вместе с ~Луной~ – замирают в страхе и растерянности, скованные алыми узами, которые отчетливо видны всем, кто с ними связан, – от навигатора до юнги.

Больше никаких тайн.

Как подобает паутине, эти узы крепче стали.