Белая змея - Танит Ли

Она приказала слугам в доме позаботиться об удобствах Йеннефа. Утром, в нужный час, придет мальчик, чтобы разбудить и выставить его.

Пандав прошла в свои покои, чтобы посмотреть, как укладывают Теис. Красный мяч солнца почти закатился за холм, его горячее сияние падало на девочку, хихикающую в постели, пока нянька рассказывала ей сказки и щекотала ее. Появление Пандав смутило их обеих, и она задержалась в комнате лишь на минуту.

После захода солнца она вышла на веранду на крыше дома. Священное безмолвие опустилось на город, и она слышала, как в саду у подножия холма запела ночная птица. Появились звезды. Вечер был чудесным. Черная женщина стояла посреди неба на крыше дома жреца, тоскуя о том, что забыла или никогда не знала, пока не повеяло ночным бризом. Тогда она упрекнула себя и пошла обратно в дом.

Сквозь верхнее окно неожиданно сверкнула звезда, поднимавшаяся до полуночи, и разбудила Пандав, коснувшись ее лучом между глаз. Или она только решила, что проснулась…

Она немедленно ощутила чье-то присутствие в покоях и замерла, представив себе змей. Но затем она поняла, что это не физическое присутствие. Ничего такого, что можно увидеть или услышать. Однако она отчетливо, как если бы голос заговорил у нее в голове, восприняла фразу: «Соверши приношение Ках ».

«Кто говорит это мне?» — воспротивилась она.

В этот миг она проснулась по-настоящему и ощутила серьезность того, что ей сказали. В покоях царили безмятежность, тишина и пустота, нарушаемые лишь сухим стрекотом сверчка, живущего под очагом.

Внезапно Пандав встала и набросила накидку. Только ее. Босая, она покинула спальню и вышла в коридор.

В воздухе за окном повис звездный свет. Ступени в конце коридора вели во двор с алтарем.

На домашнем жертвеннике Ках, свежевычищенном и натертом благовониями, в честь праздника пылала плошка с маслом. Дремотно подрагивая, пламя освещало неоформленный камень, изображающий богиню, лишенный лица и даже грудей, однако увенчанный короной из цветов.

Внутренним зрением Пандав видела себя — танцовщицу в венке. Она видела Лидийца, увенчанного после победы в бою.

Хотя она уже не спала — по крайней мере, отчасти, — в ее голову вторгся еще один вопрос, которого она даже не поняла: «Ты хочешь, чтобы вернулась слава твоего героя?» И, подобно ответу на непонятый вопрос: «Только его жизни».

Из двора, открытого небесам, звездный свет сквозь дверной проем лился в комнату для гостей. Ланнец лежал один, неподвижно, но она знала, что он не спит. Его тоже кое-чему учили. Приняв за грабителя или иного вредителя, он мог убить ее голыми руками.

— Тише, — шепнула она, позволяя ему узнать свой голос. Затем она услышала, как он негромко рассмеялся.

— В этот раз из теней ко мне выходит истинная Ках, — проговорил он.

Как во сне, она преклонила перед ним колени. Все казалось видением. Когда он приблизился к ней, ее тонкие руки обвились вокруг его шеи.

Их губы и тела встретились, познавая некий безымянный порыв, подобный влечению в Застис.

Он стал для нее не только Регером и Саардсинмеей, но и всем тем, о чем она тосковала. Он превратился не просто в молодого человека, но в ее собственную молодость, мужское отражение ее плоти.

Его руки шарили по ее коже, груди, бедрам, словно он хотел изучить ее одними прикосновениями, не имея возможности видеть. Когда он овладел ею, его сила сжигала, словно сердце огня. Всегда хранившая молчание в желании или любви, она знала, что обязана закричать. Это не имело значения — в доме подумают, что он с какой-нибудь девушкой…

Ее гнал ритм танца жизни, она не помнила себя. Она не знала его имени и забыла, что ее зовут Пандав.

Ее лоно трепетало, подобно нераскрывшемуся цветку из венка богини (черной Ках с глазами Анакир) — бутон разворачивался в венчик и желал наполниться.

Она вцепилась в него, а он — в нее. Крик рвался из ее груди, и она заглушала его кулаком в страхе, что их услышат… Ее пронизал поток жидкого света. Цветок-лоно наполнился им, сжался и сомкнулся за ним.

Снова воцарились ночь и тишина, подобно упавшей пыли. В этой тишине они лежали рядом, наполняясь теплом друг друга, и звездный свет тек по полу.

— Ты оделила меня щедрым даром, — произнес он.

— Сейчас время давать.

Когда она перекатилась на край тюфяка, снова заворачиваясь в накидку, он сурово спросил:

— Будешь ли ты здесь в безопасности? Я не знаю, чего это стоит мне, но если… — он осекся. Она тоже ничего больше не сказала в возникшей тишине.

Пандав видела сияние звезд в его нежных, безумных глазах, пока он смотрел, как она уходит. А во дворе перед богиней оплывал фитиль.

Не оглядываясь, Пандав прошла по ступеням и по коридору к своей постели, легла на нее и сразу заснула.

Около полутора часов до рассвета она урывками различила скрип калитки во дворе и поняла, что он отправился в путь по дороге, которой не знает, в свое отдельное от нее будущее.

Во второй раз она проснулась поздно утром, слабая и ничего не помнящая. Она подумала, что это сон, но тело доказывало ей обратное. Безумие содеянного ворвалось в ее мозг мыслями о последствиях. Эруд должен что-то заподозрить. Тогда он будет обязан выгнать ее на улицу, где ее забросают камнями — такое случается даже в продвинутой столице. Может быть, ей стоит сразу уйти из дома. Зачем же она до сих пор остается? Есть много возможностей сбежать от этой жизни. Но что-то ее удерживало. То ли ребенок, то ли чувствительная привычка заботиться о толстом жреце, которого она так изменила своими уловками и ради пользы для себя смогла настроить на вольности, которых не принимала мужская часть Иски.

И в ней выросла безмятежность. Корни ее проросли даже на этой неподходящей почве. Пандав расцвела здесь. Она не должна убегать.

Как он сможет что-то узнать? Разве кто-то следил за ними? Святая тишина ночи была почти безумной, в час, когда она вышла во двор, усадьба казалась покинутой, или все ее обитатели были под заклятьем…

Она снова уснула и в конце концов открыла глаза под звуки медных гонгов. Это была праздничная процессия, бьющая в них уже после полудня.

Пандав чувствовала вялость, но поднялась и пошла, преодолевая телесную неловкость, теперь обычную для нее после плотской близости. День был слишком жарким и душным для весны. Она обнаружила, что мышцы подчиняются ей с крайней неохотой, и ощутила себя истощенной.

Имелся еще один выход. Травы, которые доставали ей торговцы, растения, которые она выращивала в своих покоях. Они благоухали — все, кроме одного. Она отговаривалась изяществом его пестрых листьев.

Пандав готовила напиток с некоторым отвращением. Снадобье было верное, но не слишком щадящее. Могла появиться слабость, потом она будет истекать кровью, что не обрадует Эруда, который почему-то после оргий в храме часто хотел ее.