Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 7 - Алан Дин Фостер

«Услышь мой смиренный голос, Ты, Владыка Тёмного Холма, Ты, Выжидающий во Тьме, Великий Владыка Пещер, Великий Сайега, услышь мой голос и прими мою дань и дань моего народа, Твоего народа, чтобы Ты мог отдохнуть во Тьме Своей, Уснуть на Твоей Горе Тьмы…»

Он продолжал в том же духе ещё некоторое время, толпа повторяла его слова после каждой фразы. Затем жрец сделал знак, и двое мужчин вышли из группы и взяли серебряную цепь и платье девушки. Полностью обнажённая, она шагнула вперёд, повернулась и опустилась на колени перед верховным жрецом. Она коснулась его ног прежде, чем подойти к последнему камню треугольника, и там растянулась на нём, лежа на спине. Образовался живой алтарь. Двое мужчин, взявших её одежду, теперь стояли на коленях, один у её ног, другой у её головы, почти уткнувшись лицом в землю. Жрец повернулся к собравшимся и нарисовал в воздухе букву Х.

— Да благословит вас Всемогущий[13], - произнёс он и снова повернулся к алтарю. Герберт заметил, как напряглось тело девушки. Она была одурманена наркотиками, подумал он, или, что ещё более вероятно, находилась в состоянии самогипноза или самовнушения.

— Господь с вами, — воскликнул жрец, и толпа ответила: «И с духом вашим». Да пребудет с вами Господь, — подумал Герберт, — но не тот Господь, кому предназначались эти слова. Теперь Верховный Жрец достал чашу, и Герберт в бинокль увидел лежащую в ней горную змею, свернувшуюся кольцом, вероятно, мёртвую.

«Агнец Божий, Который берет на Себя грехи мира…»

Жрец поднял чашу, а затем осторожно положил тело змеи на живот девушки.

«Ибо в этой чаше Моя Кровь нового и вечного завета; тайна веры, которая должна быть пролита за вас и за многих, во искупление грехов».

Он наклонился, целуя грудь и живот девушки.

«Сие есть Тело моё…»

С мелодраматическим жестом жрец поднялся, коснулся глаз, носа, ушей, рта и сосков девушки, а затем широко раскинул руки.

— Великий Господь Сайега, Тот, Кто Выжидает в Своей Вечной Тьме, Тот, Кто Дремлет в течение эонов неназванного времени. Обитатель Тёмного Холма, Повелитель Времени, Повелитель Жизни, Повелитель Смерти, услышь, как я говорю от имени моего народа, от имени Твоего народа, прими наш дар, наше смиренное недостойное подношение, прими наши молитвы, наши смиренные недостойные молитвы, впитай их в Свою Тьму и прости нам Знамения, прости нам Вайенов, ибо Ты знаешь, что мы нуждаемся в них. Прости нас, ибо мы не можем разделить с Тобой Твою Тьму, прости нам наше незнание Твоих Путей, потому что мы всего лишь люди и не можем быть такими, как Ты, не можем быть едиными с Тобой…

Невежественные крестьяне, подумал Герберт, глупцы!

Неожиданная аура уверенности в своих силах охватила его, когда он слушал эти речи, которые были не более чем разновидностью Чёрной Мессы. Неужели эти идиоты действительно считают, что могут возносить молитвы Сайеге? Они боялись Его и не очень-то много знали. Они думали, что смогут удержать Его внутри холма благодаря силе своих Вайенов и словам, которые они сохранили со времён священника, заключившего в темницу Выжидающую Тьму. Но тот священник давно умер, был убит той самой силой, которую использовал, и те фразы, что крестьяне сохранили из его слов, были бесполезны, потому что теперь им не хватало одного из их драгоценных Вайенов.

Герберт растопырил пальцы и коснулся теперь уже горячего черепа. Он обжёг кончики пальцев, но не отнял их.

«Онера Эрасин Мойн Меффиас Сотер… Эммануил Сабот Адонаи, Ваши Имена Изменились, Ваш Образ изменился, но Он есть, Он был, Он всегда будет! Время — это Сейчас, Время есть Это, Время — это Прошлое, Время — это Будущее, и Всё есть Ты! Йа, Йа, Сайега! Змея съела свой Хвост и образовала круг из Костей! Звезда разбилась, Старший Знак потерял свой луч!»

Последовала короткая вспышка рационализма, и Герберт подумал: — Это безумие. Я не более вменяем, чем они, я тоже говорю слова без смысла, слова, пригодные только для сумасшедших. Тогда почему я продолжаю? Впрочем, он знал ответ: — Потому что я должен. Потому что время пришло, и я уже проходил через это раньше, хотя и не знаю, когда и где, и мне придётся проходить через это снова и снова. Время — это прошлое, и время — это будущее, и Круг из Костей открылся в настоящее.

«Мн'гвайии, Сбьёрга! Откройся мне сейчас, о Повелитель Тьмы, о Повелитель Выжидающей Тьмы, О Повелитель Терпеливо Выжидающей Тьмы! Ф' нглайа фт'гглхнайн! Н'криастаэпесиоггл' н бггн'т флваагор!»

Герберт никогда не подозревал, что может запоминать слова из старых манускриптов, а тем более произносить их, но теперь они слетали с его языка, терзая рот и уши, как будто кто-то другой читал чужие слова вместо него, используя голос Роберта.

— Так вот ты где, убийца! — раздался голос у него за спиной. Холодок пробежал по спине Герберта, когда он медленно повернул голову, не двигаясь телом. Викарий выглядел тёмной расплывчатой фигурой позади него, но пистолет, направленный в спину Герберта, блестел в мягком свете, который отбрасывал вокруг него защитный огонь.

— Значит, вам всё-таки удалось взобраться на холм, викарий, — воскликнул Герберт, — но теперь, когда они потеряли одного из Вайенов, защита у них, конечно же, неполная. Теперь ничто не могло помешать вам прийти.

— Вы… зверь! Почему? Я не понимаю. Я вижу, что вы здесь делаете, но почему вы не там, с ними? Зачем вам понадобилось… убивать Жюльена? За что?

— Вы действительно думаете, что это я убил его, викарий? — ответил Герберт, усмехнувшись. — Вам лучше знать. Возможно, вы узнаёте этот ритуал, ритуал Вач-Вирадж и его заклинания, а также закольцованный крест, нарисованный на черепе. Конечно, я использую его не так, как было задумано; каждый ритуал можно повернуть вспять, каждый ритуал изгнания бесов можно повернуть вспять. И, конечно, я не с ними; вы уже должны понимать, что я не один из них. Если вы мне не верите, продолжайте целиться в меня, но возьмите бинокль и хорошенько посмотрите, что они там делают. Ну же. Мы с вами хотим одного и того же: остановить их. Так что посмотрите хорошенько…

Медленно, не делая подозрительных движений, он протянул викарию бинокль. Тот нерешительно принял его и приложил к глазам, но дуло его пистолета по-прежнему было направлено на Герберта. Потом викарий издал какой-то сдавленный крик, выронил пистолет и бинокль, отвернулся, и его вырвало.

Герберт поднял бинокль и посмотрел в него сам. Он заранее знал, что увидит.