Царица поверженная - Маргарет Джордж

– Я думаю, твоя идея заслуживает внимания, – уклончиво ответила я.

– Поразмысли над ней, – сказал он. – А сейчас я покажу тебе то самое место на крыше, с которого наш царь Давид увидел Вирсавию.

Даже в разгар лета рассвет в Иерусалиме был прохладным. Ночью пришлось натянуть на себя два одеяла, а когда меня разбудили, чтобы одеться, мне потребовалась шерстяная шаль. Но как только солнечные лучи коснулись расстилавшейся за городскими воротами пустыни, воздух стал стремительно нагреваться.

Нигде раньше я не видела, чтобы рельеф местности, а вместе с ним и климат менялись так разительно и быстро, как между Иерусалимом и Иерихоном. Некоторое время дорога огибает гору, на которой стоит город, но потом резко сворачивает под уклон и выводит к рыжеватой пустыне – куда ни глянь, песок да камни. Дорога пользуется дурной славой из-за разбойников, что неудивительно: по сторонам ее сплошь утесы да ущелья, грабителям есть где укрыться, а вот мирным путникам это не сулит ничего хорошего.

Солнце палило нещадно, и я была рада, что прикрыла голову. После долгого пути по петлявшей дороге перед нами открылась подернутая мерцавшей в солнечном свете туманной дымкой дорога. Яркое зеленое пятно обозначало то место, где находился Иерихон, а справа расстилалась голубая гладь – поверхность Мертвого моря. Я поразилась тому, как радовал глаз этот вид. Я разглядела даже рябь на поверхности, поднятую ветром. Мне казалось – видимо, из-за названия, – что Мертвое море должно выглядеть уныло и безжизненно и даже вода в нем не может походить на обычную воду.

Иерихон оказался городом пальм: они росли повсюду, приветливо маня тенистыми зонтами крон. Дома с плоскими крышами сгрудились в их тени, и в городе царила атмосфера довольства и праздности. Ирод имел там просторное жилище, хоть и не считал его дворцом. Он пропустил нашу компанию внутрь, где нас ждали блюда с ломтиками дыни, чаши разбавленного пальмового вина и прославленные местные фиги – крупные, сочные и пряные.

– А вот и бальзам.

Слуга поднес мне флакон с гилеадским бальзамом, одной из самых дорогих мазей в мире. В Иерихоне росли маленькие рощицы редчайшего кустарника, из которого делали эту мазь; больше нигде в мире, как мне говорили, это растение не встречалось. Я протянула руки, слуга уронил несколько капель на мои ладони, потом втер их в кожу. Они впитались как по волшебству, не оставив жирного пятна, но лишь восхитительное благоухание.

– Когда жара спадет, в прохладе сумерек мы осмотрим эти рощи, – сказал Ирод. – Я знаю, ты непременно захочешь их увидеть.

Тени удлинялись, когда мы с высоты седел увидели маленькую рощицу бальзамовых кустов. Они были высажены аккуратными рядами вдоль оросительных каналов, а у ограды стояла многочисленная стража.

– Смолу собирают из стеблей, – пояснил Ирод. – На воздухе она застывает, но медленно. Сборщики делают надрез, обматывают куст, и смола стекает в сосуд.

– Я вижу, посадки приходится охранять.

– Разумеется, ведь бальзам ценится на вес золота. Он используется и жрецами в составе священных курений, и врачами в целебных снадобьях, и, наконец, при изготовлении благовоний. Ну а теперь, что касается моего предложения…

– Оно чрезвычайно интересно, – сказала я, – и, думаю, будет принято.

Ирод улыбнулся.

– Но только при одном условии: твои садовники дадут мне рассаду. Я хочу попробовать, вдруг она приживется и в Египте.

Его улыбка растаяла.

Скалы на западном побережье Мертвого моря изобиловали пещерами, уступами и излучали тепло. Мы прошли мимо них, скрываясь под широкими зонтами от палящего солнца и волн жары, отражавшихся от моря и суши. Море простиралось вдаль и вовсе не выглядело мертвым. Поверхность воды волновалась, сверху летали птицы. Правда, над водной гладью висела странная дымка и, как указал Ирод, близ побережья мы не увидели ни одного растения.

– А в самом море нет вообще никакой жизни – ни морских водорослей, ни рыб, ни крабов, ни ила, ни раковин. Единственный запах здесь – это запах рассола. Труп в такой воде не будет съеден и не сгниет, а так и останется плавать на поверхности, в целости и сохранности.

– Опусти руку в воду, – предложил Ирод, когда мы спешились и спустились к морю в том месте, где добывали битум.

Я обмакнула палец, а потом лизнула его: ужасная горечь! Вода на пальце мгновенно высохла, покрыв его тусклой белесой коркой.

– Ты обратишься в соляной столп, как жена Лота, – усмехнулся Ирод и приказал подать кувшин с пресной водой, чтобы вымыть мою руку.

Да, пожалуй, мои чиновники и вправду сочтут назначение в такое место ссылкой. Я и сама не захочу подобной участи для того, кто не заслуживает наказания. Пусть уж здесь управляются местные жители.

Я посмотрела на Ирода. Мне было жаль, что нам приходится соперничать из-за территорий и покровительства Антония. Он был приятным во всех отношениях человеком, весьма изобретательным и многообещающим. Но интересы, желания и устремления у нас разные, и тут уж ничего нельзя поделать. В любом случае по отношению друг к другу мы вели себя учтиво, как и подобает представителям наших древних цивилизаций.

Покинув владения Ирода, я неспешно спустилась к средиземноморскому побережью, сделала остановку в свободном городе Ашкелон и в Газе, потом пересекла безводную полоску пустыни, пока не добралась до Пелузийского рукава Нила. Здесь мы с моей свитой перебрались на корабль и поплыли к Мемфису. По пути я распорядилась посадить черенки бальзамовых кустов в Гелиополисе, священном городе фараонов: его климатические условия вроде бы подходили для этих растений. Если они приживутся, это будет равнозначно открытию новых золотых копей. Я намеревалась всеми доступными средствами содействовать приращению богатств моей страны.

Мы подплыли к Александрии со стороны озера, и я увидела белый город, отражавшийся в водах и окаймленный тростниками. Город, который я покинула – как мне казалось сейчас – в другой жизни, хотя это случилось лишь полгода назад. Изменения, произошедшие в моей жизни, были столь глубоки, что я держалась настороже, сходя на берег. Кто знает, чего ждать от александрийцев? Как они отнеслись к моему браку с римлянином?

Собралась толпа, и я не могла ничего прочесть по их лицам. Их не спрашивали о моем решении, с ними не советовались – такова судьба подданных, – но теперь я смотрела на них с беспокойством. Они молча глядели, как причалил корабль, молча слушали, как царские трубачи возвестили о моем прибытии. Но когда я вышла в серебристом облачении и приветствовала народ, толпа в ответ разразилась возгласами – радостными, одобрительными возгласами. Меня захлестнула волна облегчения. Я улыбнулась, радуясь тому, что