Нарисуй мою душу. Несказка о душе и человеке - Иван Владимирович Ельчанинов

проститься взглядом, наполненным горем, не то, что словом и чувствовал себя виноватым перед ним, даже больше, чем перед городом, который превратился в пустоту. Конечно, память стирает о людях многое, и с каждым годом всё больше стёртого, чем вписанного. С годами остаются лишь фрагменты с привкусом прежних ощущений, но, всё-таки, что-то от человека да остаётся…

Арлстау и Анастасия плыли, доверив путь автопилоту, через весь океан, разрезая холодный огонь. Сердца их заполнены грустью, хотя тела прижались друг к другу. Найдут ли они покой в том месте, куда плывут, зная, что во всём мире, либо война, либо смирение?!

Арлстау не спросил её, куда они плывут. Он полностью доверил ей всю жизнь, свой дар, своё предназначение.

Их лодка не была обделена тонкой крышей, потому говорить в ней могли свободно, не нужно голосить и пытаться перекричать ветер.

Оба представляли, как сейчас выглядит из космоса их планета, оба летали в тоскливых облаках, мчась навстречу к счастью.

Первое, чем Анастасия поделилась с Арлстау, так это мысли о жизни Данучи и о том, что произошло в конце пятого фрагмента:

–Эмоций было больше, чем слов, когда с тобой летели по незнакомому небу – я впервые ощутила полёт. Эмоции стали шоком, когда увидела те же самые лица, что мозолят мне глаза и в этой жизни. Как такое возможно? Получается, это наша прошлая жизнь, и мы в ней тоже бились вдвоём против всего мира? Значит, мы с тобой встретимся и в следующей жизни?

–Не совсем так. Во-первых, это другой мир, другая Вселенная…

–С чего взял, что другая? – истинно перебила она, ведь видела в том мире то, что другим не по силам увидеть, но Арлстау, хоть и задумался, но продолжил.

–Во-вторых, там художник не за мир, он сам любитель войны и хаоса, в-третьих, ты дочь полководца…

–Полководец, – прервала она его, вложив гнев в свои слова. – В этой жизни я его ненавижу, а в той он был мне родным отцом. Неужели, настолько всё сложно в мироздании?! Теперь, я и не знаю, как смотреть на мир. Такое ощущение, что за эти несколько минут я узнала больше, чем за всю жизнь, но всё это так трудно объяснить!

–Попробуй, и у тебя получится, – поддержал её Арлстау.

–Почему ты считаешь, что предыдущий художник подсказывает тебе, что нужно делать? – спросила она, не попытавшись попробовать.

–Не подсказывает. Просто, когда я смотрю очередной фрагмент его жизни, ко мне приходят ответы на то, что нужно делать дальше.

–А ты не думал, что всё наоборот, и он пытается достучаться до тебя и показать тебе, как жить не нужно?

–Думал и ни раз и, даже осуждал его за многое, но, если глубже копнуть его суть, то я поступаю практически также, как он и ничем не лучше того художника.

–Нет, – возразила она. – ты совершенно другой. Он слепой, а ты зрячий – в этом ваше главное различие, и ты не повторишь его ошибок!

–Надеюсь, – ответил он, а сам думал о том, как позже донести ей, что нужно завершать всё начатое, ведь это их вина, что ракета прилетела в мир, где ждать её не могли.

–Ты хочешь встретиться со мной и в следующей жизни? – отвлекла она его от раздумий.

–Хочу!

–Поклянись, что сделаешь всё, чтобы это случилось!

–Клянусь!

–И я клянусь!

Помолчали чуть-чуть о вечном, и художник обратился к ней с теплом:

–Настя.

–Что?

–Я был и в ямах, и на вершинах, если их так можно назвать, и везде всё одинаково испачкано. Высшие люди творят плохое, хоть и имеют шанс на сотворение хорошего, на искупление грехов, а низшие слишком многим подчиняются, творя свои низости, не имея возможностей на сотворение добра…

–К чему это ты? – обеспокоенно прервала она его искренность.

–Благодаря тебе, на нашей планете не было войны сто лет! Такое ведь впервые, чтобы сто лет не было войны. Каково это, управлять всем миром?

–Не так интересно, как может кому-то показаться, – улыбнулась она, немедля с ответом, – Хочешь, расскажу историю, которые ты так любишь?

–Хочу!

–Жил был пастух, – начала она высоко, – и было у него стадо, и шло оно туда, куда шагал пастух. Стадо не спрашивало – зачем, да почему, а, просто, ступало по следам. Мало того, стадо вообще ни о чём не спрашивало, и мнения у стада не было! Пастух подвёл стадо к обрыву, повернулся к нему лицом, дал знак, что стаду надо повторить за ним и прыгнул вниз…

–И…

–Но стадо не прыгнуло за ним. Все в нём взглянули друг на друга и подумали: «Зачем нам это надо, да и зачем за ним мы шли, если он такой же, как и мы?!», развернулись и ушли, каждый своей дорогой…

–И у всех так? – задумчиво спросил он.

–Нет, только у пастухов.

–А у тебя как было?

–А мне приятно править индивидуальностью! Не желаю я, чтоб у мира была лишь одна дорога и не было выбора!

–Но почему, всё-таки, почти все люди стали верить в конец света?

–Потому что мир и без войны катится вниз, и с каждым поколением люди почему-то становятся хуже, несмотря на то, что умнее. Наверное, мы заслужили этот страх…

–Ты тоже веришь в конец света?

–Да, – искренне ответила она, взглянув чувством вины в глаза художника.

–Но почему? – удивился тот.

–Потому что я поверила людям!

–Думаешь, конец придёт из-за меня?

–Нет, из-за людей! – воскликнула она. – Частица света, что принёс в этот холодный мир, сиять будет веками, она не может быть в ответе за конец…

Огонь исчез с океана спустя три часа, когда герои уже подплывали к острову. Художник выполнил задачу идеально и был горд собой, пусть и ничтожный миг.

Остров был воистину красив, у Анастасии прекрасен вкус во всём. Где же, где же она начинается, то, что люди зовут красота? В каких письмах она улыбается, а в каких это, просто, слова?

Низкие горы, длинные пальмы, да и все деревья высокие, разбросаны по салатовым холмам, словно что-то скрывают. Голубая вода, белый песок и шикарный, деревянный дом на берегу. Рай для двоих, и третьему здесь не место, хоть это и жестоко звучит. Третьим может быть лишь дитя, но никто другой…

Вся красота бросилась в глаза не сразу. Первое, что привлекло взор было взято не у Рая и заставило художника присесть на корму от увиденного величия, заставило ещё раз взглянуть на возлюбленную другими глазами – это статуя, что возведена