Командировка - Борис Михайлович Яроцкий

По мере отдаления от торговых рядов Бахмутенко остывал. Принялся, в свою очередь, расспрашивать Ивана Григорьевича. Тот ему поведал собственную одиссею. Коллега грустно позавидовал:

— Тебе. Григорович, повезло. У тебя хоть есть стоящее дело. А я, брат, тихонечко подыхаю. Рак съедает. Вот вернулся после нашего побега, и у меня такое впечатление, что я побывал в другой Галактике. Своим рассудком все еще живу в семидесятых… Тебе такое не мерещится?

— Бывает.

Бахмутенко продолжал:

— Как будто вернулся на пепелище. Людей, которые меня посылали, давно уже нет. Лежат на скромных кладбищах. А ведь когда-то жестоко блюли безопасность государства. Безопасность рухнула, и я, маленькая букашка, занятая великим делом, потерял семью. Так что не уберег ни государство, ни семью.

— Но у тебя есть сын.

— Да… И неважная квартира, вернее, квартирка. Раньше она принадлежала нынешнему мужу моей бывшей жены. Мы с ним как бы разменялись: я ему свою трехкомнатную и жену вместе с мебелью, а он мне — свою однокомнатную, но без жены и мебели.

— Кто он?

— Был когда-то олимпийским чемпионом. Стрелок. Теперь в какой-то фирме. Возглавляет охрану.

— Знатные у тебя родственнички.

— Еще бы! В наше время верный глаз и твердая рука ценятся выше самых извилистых мозгов.

В словах друга звучала глубокая обида. И чтоб как-то отвлечь его от грустных размышлений, Иван Григорьевич стал его расспрашивать о сыне.

— Сын, никак, холостой?

— Женат. Но околачивается у меня, — пояснил друг. — Его жена, практичная бабенка, направила его ко мне с наказом: пока отец не отдал концы, живи при нем, иначе упустим квартиру. Вот он у меня и квартирует. И уже вслух ропщет: сколько же может тяжелобольной коптить московское небо?

За разговором подошли к квартире. Дверь открыл сын, недобро взглянул на гостя. Видя, что гость собирается ночевать, засуетился, складывая в сумку какие-то вещи.

— Тебя сегодня ждать?

— Нет, — сухо ответил сын. — Если моя заглянет, скажи, уехал за город.

Оставшись вдвоем, друзья предались воспоминаниям. Сошлись на том, что там, в Америке, жилось лучше. А ведь там на каждом шагу подкарауливала опасность. Но там твердо верилось в незыблемость своей державы. Здесь, на родине, от этой великой веры остались одни руины…

— Обидно не за себя, обидно за свою страну, — с тоской в голосе говорил Бахмутенко. — Предали нас люди, которых даже рядовые трудяги уже тогда не считали деятелями, заслуживающими уважения. В своих кремлевских кабинетах они умели только пить водку да материться. Кстати, одному из них мы подготовили открытое письмо. И твоя, Григорович, подпись была бы желательной. О его работе на ЦРУ ты знаешь не меньше меня.

— Я смогу с этим письмо ознакомиться?

— Конечно.

Глава 60

Пока Алексей Ярославович жарил картошку, перемывал посуду, Иван Григорьевич, удобно устроившись в ветхом скрипучем кресле, углубился в чтение. За окном привычно гудела автомашинами вечерняя Москва.

Письмо начиналось с принятого на Западе обращения, только с частицей «не».

Неуважаемый сэр!

Нам нет нужды называть свои имена. Почти всех нас вы знаете лично, с остальными, Бог даст, познакомитесь в зале суда. Вы никогда нас не любили, и это неудивительно: вы не без оснований опасаетесь, что когда-нибудь мы раскроем вашу двойную жизнь, докопаемся до обстоятельств вашего предательства, как это случилось с Пеньковским, Огородником, Толмачевым, Поляковым, Шевченко и другими изменниками Родины, и вам придется отвечать за содеянное.

Мы помним, как вы тихо радовались, когда Шевченко удалось избежать возмездия, сбежав в США. Что ж, в этом случае, как и в вашем, к нашему мнению не прислушались, сработала порочная практика вседозволенности и всепрощения по отношению к партийной и государственной элите, которая насаждалась прежде, насаждается и сейчас. Вот только мы не меняемся, и память наша не слабеет!

Нас объединил профессиональный интерес, с которым мы в течение последних девяти лет наблюдаем за вашей преступной деятельностью.

К сожалению, подчиняясь законам профессии, большую часть этого срока мы вели наблюдение за вами порознь, из-за жесткой конспирации не зная всего объема поступавшей на вас информации. Только этим, да еще тем, что при прежнем режиме вы, занимая высокое положение в партийной иерархии, относились к числу «неприкасаемых», и объясняется то обстоятельство, что мы не имели возможности и права обратиться к вам лично или через газету.

Теперь, выйдя в отставку, мы обменялись информацией, и ничто не может помешать нам привлечь вас к общественному, а возможно, и уголовному суду и представить необходимые доказательства.

Итак, впервые в поле нашего зрения вы попали в 1987 году. Поводом послужила добытая нами стенограмма состоявшейся еще в мае 1978 года, т. е. вскоре после побега Шевченко, когда вы сами были послом в Канаде, беседы с одним из членов канадского правительства. Как следовало из этой стенограммы, вы полностью одобрили поступок Шевченко, а заодно, выражаясь юридическим языком, допустили несанкционированное разглашение сведений, составляющих государственную тайну, а конкретно — сообщили некоторые подробности завершившейся в марте 1978 года операции по внедрению в агентурную сеть канадских спецслужб сотрудника КГБ, в результате чего в Канаде разразился громкий политический скандал. Эта операция имела кодовое название «Турнир».

На ваше счастье, к моменту получения этих сведений вы были уже членом политбюро, и нам было категорически запрещено не то что сообщать, но даже получать подобную информацию. К тому же нельзя было исключать, что спецслужбы США (а стенограмма была получена от американского источника) специально подсунули ее нам, чтобы скомпрометировать одного из «архитекторов» перестройки.

Прошло полгода, и надежный источник в ЦРУ (теперь его имя известно всему миру) сообщил, что в этом ведомстве вас давно уже, еще со времен вашей стажировки в Колумбийском университете, считают «своим человеком» и возлагают на вас «большие надежды».

Эта информация стыковалась с более отрывочной, но не менее достоверной информацией, полученной от другого сотрудника ЦРУ, незадолго до этого покинувшего США по политическим мотивам. Игнорировать две такие информации, поступившие от независимых источников, даже если речь шла о представителе партийной элиты, было невозможно, и они были доложены председателю КГБ.

Но и на этот раз вам повезло. Судя по тому, что на допросе в Генпрокуратуре весной 1993 года В.М. Чебриков заявил, что ему ничего не известно о подобных сигналах, он, видимо, зная ваши тесные взаимоотношения с М.С. Горбачевым, воздержался от доклада Генсеку.

В последующие годы все тот же источник в ЦРУ, а также другие агенты, близкие к правительственным кругам США, убеждали нас в том, что вы являетесь «агентом влияния», мы регулярно сообщали эту информацию председателю КГБ В.А. Крючкову, но никакой видимой реакции не последовало: вы, как и прежде, продолжали проводить свою линию.

У нас было