Кровь эльфов - Анджей Сапковский

Elaine blath, Feainnewedd

Dearme aen a’caelme tedd

Eigean evelienn deireadh

Que’n esse, va en esseath

Feainnewedd, elaine blath!

«Цветочек». Колыбельная песня и популярная детская считалкаэльфов

Истинно, истинно говорю вам, придет век Меча и Топора, векВолчьей Пурги. Придет Час Белого Хлада и Белого Света. Час Безумия и ЧасПрезрения, Tedd Deireadh. Час Конца. Мир умрет, погруженный во мрак, ивозродится вместе с новым солнцем. Воспрянет он из Старшей Крови, из HenIchaer, из зерна засеянного. Зерна, кое не прорастет, не проклюнется, новозгорится Пламенем.

Ess’tuath esse! Да будет так! Внимайте знамениям! А каковыбудут оные, глаголю вам: вначале изойдет земля кровью Aen Seidhe. КровьюЭльфов…

Aen Ithlinnespeath, пророчество Ithlinne Aegli aep Aevenien

Город горел.

Забитые дымом узкие улочки, ведущие ко рву, к первойтеррасе, полыхали жаром, языки пламени пожирали притулившиеся друг к другусоломенные крыши домов, лизали стены замка. С запада, от портовых ворот,накатывался крик, звуки яростного боя, глухие, сотрясающие стены удары тарана.

Нападающие неожиданно окружили их, проломив баррикаду,которую защищали немногочисленные солдаты, горожане с алебардами и арбалетчики.Покрытые черными попонами кони призраками перелетали через заграждения,блестящие мечи разили отступающих защитников.

Цири почувствовала, как везущий ее на луке седла рыцарьрезко осадил коня. Услышала его крик. «Держись, – кричал он. –Держись!»

Другие рыцари в цветах Цинтры опередили их, с ходу сцепилисьс нильфгаардцами. Цири видела это всего лишь одно мгновение, краешком глаза –бешеный водоворот сине-зеленых и черных плащей, лязг стали, удары клинков пощитам, ржание лошадей…

Крик. Нет, не крик – вой.

«Держись!»

Страх. Каждый рывок, каждый удар, каждый скачок коня до болирвет стискивающие ремень руки. Ноги, сведенные болезненной судорогой, ненаходят опоры, глаза слезятся от дыма. Обхватившая ее рука душит, давит, чутьли не ломает ребра. Вокруг нарастает крик, какого она никогда раньше неслышала. Что надо сделать с человеком, чтобы он так кричал?

Страх. Сковывающий волю, парализующий, удушающий страх.

Опять лязг железа, храп коней. Дома вокруг пляшут, исходящиеогнем окна неожиданно оказываются там, где только что была забитая грязью улочка,усеянная трупами, заваленная пожитками беглецов. Рыцарь у нее за спиной вдругзаходится странным, хриплым кашлем. На вцепившиеся в ремень руки хлещет кровь.Крик. Свист стрел.

Падение, болезненные удары о доспехи. Рядом бьют копыта, надголовой проносится конское брюхо и разорванная сбруя, снова конское брюхо,развевающийся черный плащ, звуки ударов наподобие тех, что издает лесоруб,валящий дерево. Но это не дерево, это железо о железо. Крик, сдавленный иглухой, совсем рядом валится в грязь что-то черное и огромное, разбрызгиваякровь. Закованная в железо нога дергается, раздирает землю огромной шпорой.

Рывок. Какая-то сила подхватывает ее, затягивает на седло.«Держись!» Опять галоп. Руки и ноги отчаянно ищут опоры. Конь становится надыбы. «Держись!» Нет опоры. Нет… Нет… Кровь. Конь падает. Нельзя отскочить,нельзя выбраться, вырваться из тисков покрытых кольчугой рук. Нельзя укрытьсяот крови, хлещущей на голову, на шею.

Рывок, чавканье грязи, резкий удар о землю, удивительнонеподвижную после дикой скачки. Хрип и пронзительный визг коня, пытающегосяподнять круп. Удары подков, мелькающие бабки и копыта. Черные плащи и попоны.Крик.

На улице огонь, ревущая красная стена огня. На ее фоненаездник, огромный, уходящий, кажется выше пылающих крыш. Покрытый чернойпопоной конь пляшет, мотает головой, ржет.

Наездник глядит на нее. Цири видит, как блестят его глаза впрорези огромного шлема, украшенного крыльями хищной птицы. Видит отблескпожара на широком клинке меча, который тот держит в низко опущенной руке.

Наездник глядит. Цири не может пошевелиться. Ей мешаютодеревеневшие руки убитого, охватывающие ее талию. Удерживает что-то тяжелое имокрое от крови, что лежит у нее на бедре и притискивает к земле.

И еще ей не дает двигаться страх. Чудовищный, выворачивающийвсе внутри страх, из-за которого Цири уже не слышит стон раненого коня, ревпожара, крики убиваемых людей и грохот барабанов. Единственное, что существует,с чем приходится считаться, что имеет значение, это страх. Страх в обличьечерного рыцаря с украшенным перьями шлемом, рыцаря, застывшего на фонекроваво-красной стены бушующего пламени.

Наездник сдерживает коня, крылья хищной птицы на его шлемерасправляются, птица устремляется в полет. Кидается на беззащитную,парализованную страхом жертву. Птица – а может, рыцарь – кричит, вопит страшно,жутко, торжествующе. Черный конь, черные доспехи, черный развевающийся плащ, аза всем этим огонь, море огня.

Страх.

Птица верещит. Крылья трепещут, перья бьют по лицу. Страх!

«На помощь! Почему мне никто не помогает? Я одинокая, ямаленькая, беззащитная, я не могу пошевелиться, даже звука не могу издатьперехваченным судорогой горлом. Почему никто не приходит мне на помощь?

Я боюсь!»

Горящие в прорези огромного крылатого шлема глаза. Черныйплащ заслоняет все вокруг…

– Цири!

Она просыпается вся в поту, застывшая, а ее собственныйкрик, крик, разбудивший ее, все еще дрожит, вибрирует где-то внутри, в груди,разрывает высохшее горло. Болят вцепившиеся в попону руки, болит спина…

– Цири, успокойся.

Кругом – ночь, темная и ветреная, монотонно и мелодичношумящая кронами сосен, поскрипывающая стволами. Уже нет ни пожара, ни крика,осталась только эта шумящая колыбельная. Рядом играет огнем и пышет тепломкостер бивака, пламя вспыхивает на пряжках упряжи, горит пурпуром на рукоятимеча и оковке ножен, прислоненных к лежащему на земле седлу. Нет другого огня,другого железа. Касающаяся ее щеки рука пахнет кожей и пеплом. Не кровью.

– Геральт…

– Это был всего лишь сон. Скверный сон.

Цири дрожит, сжимает руки, подбирает ноги.

Сон. Всего лишь сон.

Костер уже успел пригаснуть, березовые чурки стали краснымии прозрачными, потрескивают, то и дело стреляя голубоватым пламенем. Пламяосвещает белые волосы и резкий профиль мужчины, который укутывает ее попоной инакрывает кожушком.

– Геральт, я…