Солнце завтрашнего дня - Екатерина Барсова

Боже! Было не просто холодно, а омерзительно холодно – ледяная мгла проникала под кожу. Дышать было трудно. Он старался делать вдохи как можно реже, но это помогало мало, в какой-то момент показалось, что еще немного – и его скрутит беспощадный сердечный приступ. Один раз так уже было, но слава небесам – отпустило, а вот теперь…

Он видел перед собой спину проводника и старался не отставать от него. Если разрыв увеличится, он может упасть и не подняться, а проводник так и будет идти вперед, не оглядываясь. Ужасно… В душе шевелился зыбкий страх, что эта тягучая зимняя мгла в конце концов поглотит всех. И никого не останется… Они уйдут под воду, и их тела найдут по весне.

Он обругал себя, поморщившись: ну что ты, как баба! Разнюнился, усмехнулся он про себя. Боевой офицер, а струсил. Если суждено тут умереть, значит, пусть так… Он глубоко вздохнул, ледяной воздух проник в легкие, и он закашлялся… Спина впереди слабо шевельнулась, но проводник не остановился, только немного замедлил шаг. Смерть, она всегда рядом, неожиданно подумал он. При слове «смерть» возникла картинка из детской книжки, которую он читал своей дочери пяти лет от роду. Машуле, Машеньке, Мышке, Мышонку, как ласково звал он ее за любовь к сказке про Щелкунчика… Еще они очень любили сказки Пушкина. Маша уже нарисовала кота на дубе со златой цепью. Цепь напоминала пшеничные зернышки – одно к одному… Кот был красивым, черным… Как Лиза останется одна – он даже себе и не представлял этого. При воспоминании о дочери и жене стало плохо, реально плохо… Ну ничего, сказал он сам себе, стиснув зубы, я только обустроюсь и вызову их. Не могут они находиться там… Наступает царство безбожия, даже страшно подумать, что с ними станется. Он вознес Богу молитву – горячо, исступленно, он хотел приблизить тот момент, когда они все воссоединятся и заживут обычной жизнью. Он вдруг подумал, что, наверное, для России понятие «обычная жизнь» еще долго будет непривычным. Она вырвана из естественного хода вещей и теперь истекает кровью. Что ждет страну? Об этом не хотелось и думать… Повинуясь неожиданному импульсу, он достал из кармана медальон и покачал им. На медальоне было изображение двух людей – матери и дочери. Самых дорогих и близких ему людей. Да не разлучит их и смерть… Он приложился губами к холодному металлу и поцеловал. Губы обожгло холодом.

Дорогая, шептал он, дорогая, дай бог свидимся…

Проводник обернулся и остановился.

– Что такое? – хриплым голосом спросил он.

– Скоро уже придем? – почти беззвучно шевельнул губами мужчина.

– Еще немного. Постарайтесь не отставать… Поднимается сильная вьюга. Если вы остановитесь, то упадете и… – Он выразительно замолчал.

– Да-да, я понимаю… – Он поднял голову к небу. Иссиня-серому, мрачному… – Все будет хорошо… и я вернусь, – вырвалось у него. Он размашисто перекрестился, и тут очень странное и неприятное мелькнуло перед глазами, как будто он на белом снегу увидел две соединенных руки, а в них – засушенную розу. Видение было таким ярким и четким, что он помотал головой, чтобы прогнать его. Резкий порыв ветра ударил ему в лицо, и он зашептал слова молитвы.

Приморский город. 12 лет назад

Он поднялся на чердак. Это было его любимое место. Он часто поднимался туда и ощущал непонятное жжение в горле, словно его охватывала жажда и хотелось пить. Он предусмотрительно запасался большой бутылкой с прохладной водой, откупоривал ее и начинал пить жадными большими глотками. Напившись, он закрывал бутылку и приступал к своему ритуалу, не изменявшемуся на протяжении вот уже двух лет. Этот чердак достался ему по наследству. Он жил на последнем этаже старинного дома, находившегося в нескольких метрах от моря, и прежде на этот чердак, превращая его в кладовку, складывала разные вещи его мать. В помещении стоял чуть кисловатый запах, как от человека, который не мылся несколько дней. Он хмурился и пытался внушить матери, что старые вещи нужно выкидывать, а не ждать, пока они окончательно истлеют. Но его, как всегда, не слушали. Ах, ах, смеялась звонким голосом мать, что ты такое говоришь, это еще послужит тебе и мне… При этих словах она разворачивала какую-нибудь ветошь типа старого пальто. Встряхивала его и кидала ему, чтобы он поймал на лету. Он ругал себя последними словами, но ловил это тяжелое, пропахшее нафталином пальто, а поймав, стоял с непонятным выражением лица, ожидая дальнейших приказаний.

Мать два раза в год перетряхивала чердак. Старые вещи разворачивались и внимательно пересматривались. Иногда отправлялись на помойку, в основном складывались обратно. Зачем ей нужен был этот осмотр – он не знал. Да, они жили трудно с тех самых пор, как пропал отец, но ведь не до такой степени, чтобы складировать всякую рухлядь. Отец исчез из их жизни, когда ему было пять лет. Воспоминания об отце распадались на маленькие калейдоскопичные эпизоды, которые трудно было свести в одну картину. Он помнил, как крепкие отцовские руки подхватывали его и поднимали ввысь, и тогда он видел море и набережную, церковь, старые дома, песчаную полосу пляжа… Помнил он и руки отца – крепкие, мозолистые…

Отец, по словам матери, однажды просто не пришел домой. После заявления в полицию завели дело об исчезновении. Были опрошены соседи, знакомые, коллеги отца, но все было тщетно. Никаких следов, он словно испарился и превратился в морскую пену, как русалочка из сказки Андерсена, которую мать читала ему в детстве. Потом дело сдали в архив, и они с матерью стали жить вдвоем. Мать выбивалась изо всех сил, стараясь поддержать достойный образ жизни, но ее работа была неквалифицированной, и платили ей мало. Он привык к тому, что питались они скромно, он подолгу носил одежду и обувь, мать не баловала его игрушками и другими вещами. К этому он привык. Смириться с отсутствием отца было значительно труднее. Он мучительно завидовал тем, у кого отцы были, не важно какие: богатые или бедные, красивые или страшные, высокого роста или маленькие, примерные семьянины или алкоголики. Все это казалось ему неважным. Главное, сам факт наличия отца. Он с тоской смотрел на приятелей, которых воспитывали отцы, вели с ними мужские разговоры, наставляли, ругали и поддерживали. Втайне он злился на мать, но старался ей этого не показывать, хотя с годами это становилось все труднее.

Когда он подрос, то попытался расспросить мать: куда же мог пропасть отец? Не было ли у них ссор, как они жили? На все вопросы мать отвечала уклончиво, и складывалось впечатление, что отец был призраком, он словно и не существовал.