Не было нам покоя - Коул Нагамацу

Всю дорогу до нового дома Джонасу Лейку казалось, словно в горле у него нервно бьют крыльями мотыльки. Отец сказал, что он может выбрать себе спальню в «Лэмплайт-Инн». Их было три, к каждой примыкала собственная ванная. Отец прислал Джонасу фотографии комнат в надежде вызвать у него энтузиазм.

Мама сказала:

– Он старается как может. Постарайся и ты.

Джонас отвечал короткими, но вежливыми сообщениями: «Круто», «Выглядит здорово», «Я подумаю».

Мама села за руль своего «Фольксваген Джетта». В багажнике лежал чемодан с одеждой Джонаса; ноутбук он положил в рюкзак. А все другие вещи оставил в своей комнате в доме мамы.

– Все твое будет ждать тебя дома, – сказала она. – Это по-прежнему твой дом.

Впрочем, вещей оставалось совсем немного: телевизор да постеры с видеоиграми, которые он сто раз срывал со стен и приклеивал обратно. Джонас понятия не имел, когда он вернется домой насовсем.

С этих пор ему предстояло чувствовать себя как в гостях в любом доме. Чем ближе они подъезжали к «Лэмплайт», тем дальше оставляли позади города-близнецы. Магазины по сторонам дороги сменились кукурузными полями; поток машин редел, пока они не остались на шоссе одни. Музыку по радио то и дело прерывали помехи, и Джонас задумался. Дом – это место, которое ты любишь? Или место, где ты живешь? И что происходит, когда эти два места не совпадают?

– Ну что ж, местная архитектура – это бездна своеобразия, – сказала мама.

К их чести, дома и правда были не такими одинаковыми и скучными, как жилые комплексы, которые они проехали раньше.

– Ага, – сказал Джонас. – Вроде того.

Когда они оказались на круговом проезде у «Лэмплайт-Инн», то увидели, что и у этого дома есть характер. Массивный коттедж с каменным сараем-каретником, увитым диким виноградом. Серые, зеленые и кремовые стены дома покрывал слой плесени (ее зелень была гораздо темнее). Узорная резьба на коньках крыши кое-где потрескалась, а где-то и совсем отсутствовала.

Дом выглядел славно и явно нуждался в заботе. Джонасу это понравилось. Отец уже объяснил ему, что когда-то здесь жила одна семья, потом из здания сделали постоялый двор, потом его забросили, а теперь дому возвращали жилой вид. Хотя над воротами по-прежнему красовалась вывеска – деревянный овал с вырезанной на нем старинной масляной лампой[1], – постояльцев гостиница больше не принимала. Это был частный дом. Более или менее.

Несколько жильцов все же остались, и они помогали с уборкой и другими делами по дому.

Мэтт Лейк вышел из дома и остановился на парадном крыльце. Сразу за ним показалась и его девушка, Ческа. Меньше года назад отец сообщил Джонасу, что они с Ческой решили съехаться. Мэтт ни разу не предложил познакомить Джонаса с ней, а Джонас и не просил. Родители развелись, когда он был еще маленьким, и он не думал, что ему когда-нибудь придется жить с отцом. Так что Ческа была ему совершенно безразлична. Теперь, увидев ее вживую, он осознал, что отец живет своей собственной жизнью и Джонасу в ней не место.

Мэтт представил всех друг другу. Речь его была торопливой, словно он выпил слишком много кофе. Мало того, он умудрился неловко пожать Джонасу руку, словно они не были знакомы. Ческа жизнерадостно поприветствовала Джонаса и его мать.

Обе женщины были стройными брюнетками с оливковой кожей. Шикарные женщины, однако шик Чески был особого рода. Сара Лейк предпочитала изящные лодочки, а Франческа Амато ходила босой. Сара носила юбку-карандаш и блузки ярких, естественных тонов. На Ческе было короткое платье-футболка в цветочек. Такое короткое, что Джонас отвел глаза, стараясь перестать таращиться на ее ноги.

Ческа небрежно зачесала волосы и подвела глаза черными стрелками. Отец рядом с ней смотрелся неуместно, словно ходячая реклама одежды для садоводов.

Джонас погрузился в свои мысли; звуки разговора превратились в фоновый шум. Затем, без дальнейших церемоний, мама вернулась к «Фольксвагену», съехала с подъездной дороги на шоссе и исчезла из его новой жизни.

Мэтт с Ческой провели Джонасу экскурсию по дому. Внутри затхло пахло сырой древесиной и старыми обоями. Джонас застывал у каждой двери ровно настолько, чтобы это промедление можно было принять за искренний интерес.

Ческа работала в магазине антиквариата, и в доме было немало необычных украшений. Растения по сторонам главной лестницы росли из голов фарфоровых кукол; у гостиной на страже стояла белая лошадка-качалка.

Джонас выбрал себе комнату, которая, по его мнению, представляла наименьший интерес для остальных: она лучше всего подходила для мальчика, который тоже никому не нужен. Грязно-зеленые обои отставали от стен по углам. С потолка свисала клетка, забитая разноцветными птичьими чучелами. Ческа украсила стены рисунками насекомых в рамках, которые она вырвала из какого-то старого учебника.

Мэтт с Ческой удалились, оставив его разбирать вещи и затворив за собой дверь. Закрываться на щеколду Джонасу не пришлось: искривленная рама держала дверь крепко.

Чемодан остался стоять посреди комнаты, а Джонас рухнул на кровать. Снизу чучела птиц казались просто круглыми разноцветными мячиками и напоминали систему крохотных планет.

Странно думать, что его отец живет в таком доме. Мэтт Лейк был тихоней. Джонасу нравилась громкая музыка: рэп и рок, от которых в груди разгоралось пламя. Мэтт слушал записи белого шума с названиями вроде «Бормочущий ручей» и «Летняя гроза». Он собирал огромные пазлы, которые – когда он еще жил с Сарой и Джонасом – захватывали половину стола в гостиной. Он ежедневно чистил зубы ниткой. Мэтт знал, как пользоваться секстантом, но скрутить сигарету? Это вряд ли. А вот Ческа, наверно, умела крутить самокрутки.

В ящик тумбочки, куда в работающих гостиницах обычно клали Библию, Ческа положила полное собрание работ Иеронима Босха. Джонас часами листал описания к картинам, и в его памяти не осталось от них ровным счетом ничего: попадая ему в мозг, слова увядали, точно сад, высаженный на стеклянном холме.

* * *

В «Лэмплайт» было семь спален. Та, в которой остановился Джонас, и еще две, которые он не выбрал. Там сейчас никто не жил. Ческа с Мэттом делили самую большую комнату, и у Джонаса не было никакого желания ее осматривать. Были еще двое постояльцев, которые помогали с уборкой, ремонтом, платой за коммуналку и налогами на недвижимость – так они оплачивали аренду. У обоих было по комнате. Первая, Одри, работала парикмахером и была с ног до головы покрыта татуировками. Познакомившись с Джонасом, она тут же обняла его. Джонас, ласковый и податливый не больше бродячей кошки, объятиям совершенно не обрадовался. Вторая, пожилая взъерошенная танцовщица по имени Диана, была явно старше Сары с Мэттом, но не настолько старой, чтобы казаться Джонасу бабушкой.