Благородство и страсть - Барбара Пирс

Лондон, 1809 год

Тот, кто не полагается на свою интуицию, рискует раньше времени отправиться к праотцам. Кенан Милрой посмотрел на небо – сияло солнце, – глубоко вдохнул и постарался определить направление ветра. Потом его взгляд остановился на площадке, подготовленной для борьбы.

Исходя из погоды и своего боксерского опыта, он стал прикидывать наилучшую тактику ведения боя. Толпа болельщиков расступилась, когда он подошел к наспех сооруженному рингу. Сегодня предстояло бороться на деревянном настиле. Натянутые канаты. Стойки по углам. Их даже не потрудились обтесать. Это обстоятельство он отметил особенно: необструганные стойки сделают поединок еще более опасным. Хорошо хоть на небе ни облачка: от дождя покрытие стало бы мокрым и скользким.

– Безрассудный Милрой!

Кенана дружески похлопывали по спине, хотя вряд ли кто-нибудь из этих людей искренне желал ему удачи: они пришли, чтобы подначивать боксеров, им нужно было жестокое и кровавое зрелище. Если не делаешь ставок, не так уж важно, кто победит. Но Кенан намеревался выиграть.

Кивнув своему тренеру, он сорвал с головы шляпу и подбросил вверх. Когда она упала посреди ринга, ликование толпы возросло. Для противника и зрителей этот жест означал, что боец прибыл и готов к бою. Но это был и своего рода вызов. Кенан предпочитал рассматривать свою выходку именно в этом ключе, а не как дань многолетней традиции. Всю жизнь он занимался боксом, и в свои двадцать восемь считал себя в этом деле профессионалом.

Сэм Олсон по прозвищу Голландец протиснул свое грузное тело между канатами, спрыгнул с помоста и неторопливо двинулся навстречу Кенану. Еще три года назад этот парень был неплохим боксером, но потом ему в бою раздробили правое запястье, и он больше не мог выходить на ринг.

– Ты в хорошей форме, – Голландец одобрительно кивнул, – и так любишь денежки, что готов побить самого короля.

– Где Уивер? – спросил Кенан. Это был сегодняшний противник.

Если за половину денежных сборов никто не позволил бы себя калечить, то призовые в триста фунтов стоят и сломанного носа, и разбитых кулаков.

– Его пока нет, но наверняка вот-вот явится. Трудно устоять перед такой кругленькой суммой.

– Да уж, такие денежки соблазнительнее любой красотки, – согласился Кенан. Он кивнул в сторону ландо, дескать, пойду переоденусь и подожду. – Ты знаешь, где меня найти.

– На коленях со сложенными для молитвы руками? – Голландец расхохотался, услышав, как выругался Кенан. – Помолись и за меня! – крикнул Олсон ему вслед.

– Да я в кровь сотру колени, вымаливая, чтобы твою толстую задницу пропустили в рай!

Голландец добродушно фыркнул и махнул рукой.

Кенан обернулся, но его друг уже исчез в толпе. Зная Голландца, можно было предположить, что он побежал увеличивать ставку, поняв, что вполне достаточно завел своего подопечного.

Кенан тряхнул головой и направился к экипажу. Молитвы. Только Голландец мог сказать такую глупость, лишь бы вывести его из себя. Он прекрасно знал, что вера, которая когда-то жила в Кенане, умерла много лет назад, и эта утрата была отнюдь не безболезненной. Запах скверного джина и разврат подвергли его веру испытанию, а страх, поражения и голод истребили ее остатки. Теперь Милрой верил только в себя. Ловкость, хитрость и крепкое тело. Все остальное он считал пустой болтовней.

Перед дверцей ландо Кенан остановился. Обернувшись, он посмотрел на растущую толпу, хотя профессиональный бокс был мероприятием незаконным и всегда существовал риск, что их поймают на месте преступления. Не сводя глаз со зрителей, он сдернул с шеи шелковую ленту.

Каждый боксер носил цветную ленту. Он снял свою, черно-красную, лениво накрутил на левую руку и тут же раскрутил. Через пару часов победа принесет ему ленту Уивера.

Лента Кенана еще никому не доставалась. Он дрался, побеждал и все свое сохранял при себе. Память о тех временах, когда он был более уязвим, обострила его проницательность, тонко развитую интуицию, и сейчас это его шестое чувство настойчиво от чего-то предостерегало. Сегодня ему предстояло сразиться не просто с бойцом, закаленным тюрьмой.

– Вы, Бедгрейны, так и притягиваете несчастья, – пробормотала Амара Клейг, в третий раз перевязывая ленточки на шляпке. – Я уже начала сомневаться, все ли у меня в порядке с головой, раз я согласилась пойти с тобой на эту прогулку.

Уинни Бедгрейн ничего не ответила, только улыбнулась. За два года знакомства с мисс Клейг она научилась читать самые тайные ее мысли. Амара считала себя страшной трусихой. Уинни думала, что с такой чересчур заботливой, волевой матерью, как у ее подруги, любой бы начал шарахаться от собственной тени.

Два года назад Амара доказала, что смелее, чем сама предполагала. Тогда она помогла младшей сестре Уинни, Девоне, воплотить в жизнь просто дикий план по спасению старшего брата Амары, Дорана, от тюрьмы Ньюгейт. Конечно, сама впечатлительная юная Амара предпочитала видеть во всем этом приключении очередной способ семейства Бедгрейн испытать ее на прочность.

Уинни смотрела на это по-другому. Ни один трус не отважился бы вырядиться в смехотворный костюм и у всех на глазах притворяться Девоной, которая тогда была помолвлена с лордом Типтоном. Будь Амара трусихой, она бы так не защищала Брока, старшего брата Уинни и Девоны, а ведь девушке пригрозили, что уничтожат ее, если та не признается, где Девона.

Уинни повертела на плече зонтик от солнца. Нет, Амара не трусиха. Жаль, но даже после не совсем обычных вылазок с Уинни в течение последних лет она все еще этого не понимала. Тем не менее Амара всегда принимала приглашения подруги и никогда не сомневалась в людях, которых ее мать именовала не иначе, как «эти ужасные Бедгрейны». Когда-то Уинни просто согласилась помочь Амаре выполнить ее обещание, данное старшему брату. Знакомство переросло в крепкую дружбу, которой девушка теперь так дорожила.

– Клянусь, мне нравится твоя самонадеянность. Язвительный тон, которым ее подруга произнесла эти слова, напомнил о щекотливом деле, приведшем их сюда. Уинни вовсе не обиделась на замечание, наоборот, оно подбодрило ее.

– Вот как, мисс Клейг, а я горжусь своей самонадеянностью, – радостно заявила она, заставив Амару прикусить язык.

Не в силах скрывать приподнятое настроение, она подошла ближе и бросила следующую колкость:

– Говорят, – и я уверена, твоя дорогая мама согласилась бы с этим, – что ангелы перестарались, раздавая нам, Бедгрейнам, благородные качества, чудесное здоровье, такую кожу, вены и даже зубы. – В доказательство этого она улыбнулась во весь рот.

Амара подавила смешок.

– Мама никогда бы не согласилась с этим, мисс Бедгрейн. Если неземные существа и приложили руку к созданию Бедгрейнов, то это, видимо, дьявол и его подручные, – провозгласила она резким тоном, который напомнил Уинни о леди Клейг.