Синдром одиночества - Гала Григ

Синдром одиночества

Вроде все хорошо. Днем — бесконечная суета. Постоянно не хватает времени на какие-то мелкие, но важные дела. Пустота заполняется этой обыденной суетой…

Самое страшное начинается вечером. Тишина выползает изо всех углов. У нее, как ни странно, тоже есть свои звуки. Да, да! Тишина звучит. Это какой-то одушевленный пришелец, наполняющий душу неимоверной тоской и даже страхом. Он проникает в уши, набатом стучит в висках, озвучивает удары сердца. А ведь днем этих звуков почему-то не было.

Вот где-то что-то упало, звякнуло. Залаяла собака. Застонала сова. Завыл ветер… Страшно? Нет. Просто очень хочется, чтобы в такие минуты кто-то был рядом.

— Сколько тебе лет, девушка? — вопрошает подленькая тишина.

— Даже вспоминать не хочется.

— Неужели в таком возрасте еще кто-нибудь нужен? Отдыхай!

— Отдыхать вдвоем как-то легче.

— Да брось! Разбросанные носки и бесконечное: «А что у нас вкусненького на ужин?». Оно тебе надо? Думай о вечном…

Зазвенел телефон. Тишина обиженно отступила.

— Мам, привет! Как ты?

— Все нормально, Зайка.

— Голос у тебя какой-то…

— Да ладно, Донюшка, все о, кей, — в голосе слезы. Нельзя расстраивать дочь. — Как вы там?

Глаза — в потолок, трубку подальше. Справилась.

Телефон — это чудо. Это спасение. Отвлеклась, поболтала ни о чем — и уже хорошо. Важно знать, что ты кому-то нужен, что кто-то о тебе думает, помнит, переживает. Дети — не только цветы жизни. Они — та соломинка, которая еще держит на плаву и не дает полностью погрузиться в мрачные мысли…

***

Осень. Серость и сырость. Деревья обнажились, сбросив яркий наряд октября. Их обнаженность пугает: как переживут они холода. Сумеют ли возродиться весной к новой жизни?

Душа моя тоже обнажилась. Она кричит, она плачет, она стонет, она изнемогает. Изнемогает от тоски, горя и одиночества. Еще — от страха перед надвигающейся старостью, одинокой и безрадостной…

…Как жить без тебя, родной? Для чего, знаю — для дочери, внука. Да. Но как жить? Безысходность одолевает. Я уже не вижу смысла в жизни, но жить все-таки очень хочется. Получается, что я борюсь с трудностями жизни и в то же время борюсь за жизнь…

— Почему это произошло именно с нами, так долго идущими навстречу друг другу? Почему ты ушел так рано? — Этот вопрос сверлит душу, разрывает ее на части. И опять:

— Почему ты ушел, оставив меня в этой глуши, где нет ни одной родной души, где только тишина, пустота и одиночество…

Вечера — вот что самое страшное после потери близкого человека. Вечера, выходные и праздники — вот та беда, которая изводит меня. День заполнен житейскими хлопотами.

Ругаю себя за то, что никогда не вникала в мелочи, которые, как мне казалось, делались сами собой. Теперь они обрушились на меня непосильным грузом. Но они же явились и моим спасением. В этом убеждаю себя, изо дня в день повторяя словно молитву: пока я двигаюсь, я живу…

Но осень, милый мой, осень. День стал меньше, мысли — мрачнее, одиночество — наглее. Все серо и уныло.

Ты знаешь, как трепещет маленький листик на осеннем холодном ветру? Я ощущаю себя таким листочком, который дрожит от безысходности и тоски.

А помнишь, ты убеждал, что и на нашей улице будет праздник? И ведь он был. То был краткий миг счастья — жизнь с тобой.

А теперь пустота. Ночь за окном наполнена такой темнотой, что она кажется осязаемой — густой и плотной. А тишина в доме — липкой, словно паутина, которую никак не отодрать от кожи.

Но ведь было так не всегда. Жизнь складывалась из радостных и печальных событий, успехов и неудач, надежд и разочарований. И, что самое главное, — из желания любить и быть любимой. Ведь сущность каждой женщины — это любовь…

Лялькин позор (Счастливая)

Нина Александровна попросила открыть форточку, и Лялька (она же Аэлита), сидевшая у окна, легко вспорхнула на подоконник, потянулась к защелке. Класс взорвался хохотом. Девчушка, ничего не понимая, села и склонилась над тетрадкой.

Сидевшая рядом Юля толкнула ее локтем и прошептала, давясь от смеха:

— У тебя трусики грязные! — и затряслась в беззвучном смехе.

Горячая волна стыда и возмущения захлестнула сознание девочки. Слезы, непонятно откуда взявшиеся, переполнили глаза-блюдца:

— Не может быть!.. Я утром одела все чистое.

Юлька в ответ только пожала сочувственно плечиками. А глаза ее продолжали смеяться.

Класс постепенно затих, забыл происшедшее. Только у Ляли бешено колотилось сердечко. Она никак не могла дождаться переменки. А звонка, как назло, все не было.

При первых же его звуках девчушка с горящими щеками пулей выскочила из класса, а за ней, все еще давясь от смеха, неслась подружка.

В туалете они замерли, тупо разглядывая пятно на трусишках. Побледневшие вмиг девчонки, молча уставились друг на друга.

— Что это? — прервала молчание Юлька.

— Не знаю… Я нигде не поранилась… — прерывистым шепотом пролепетала вторая.

Юльке уже было не до смеха. Она пыталась утешить подружку:

— Может ты не заметила, может прыщик какой-то расцарапала…

Они внимательно рассматривали бельишко. Но причину странного пятна понять не могли.

Притихшие и обескураженные, девочки вернулись в класс. Мальчишки, уже позабывшие о случившемся на уроке, затеяли драку, и им было не до насмешек. Дело в том, что разнимать драчунов явился сам директор. Это и спасло Ляльку от позора.

Класс все забыл. А она ничего не слышала на уроке. Одна мысль не выходила из ее разгоряченного сознания: что бы это могло быть? Да уши горели — теперь все будут болтать об этом…

Домой не шла. Летела. Обрадовалась, что дома никого не было. Переоделась и успокоилась.

А назавтра было воскресенье. Она любила в такие дни поваляться в постели, понежиться. На кровати напротив тихо посапывала средняя сестра, Соня. Она на четыре года была старше Ляли. Родители ушли за покупками. Лялька сладко потянулась, нехотя встала и поплелась в туалет. И там ее опять обдало кипятком от ужаса — странное пятно достаточно большого размера растекалось по трусишкам. Бедняжка вспотела от страха и побежала будить сестру:

— Сонь, Сонь, послушай, — и она стала быстро, бессвязно шептать сестре на ухо, обливаясь слезами. Но Сонька только рассмеялась и надменно произнесла: