Синдром одиночества - Гала Григ

Что касается Альки — тут все было сложнее. Полностью погрузившись в заботы о малышке, она как будто перестала замечать мужа. Видела в нем только добытчика и помощника по дому. Аркадий не догадывался об истинной причине охлаждения жены: эпизоды в больничном коридоре у них не обговаривались. Они остались только в памяти Али.

Собственно говоря, его даже устраивали такие взаимоотношения. Они давали ему полную свободу. Муки совести были надуманные. Ведь Дымов стал по-прежнему тихо шкодить. Именно поэтому он и пытался разобраться в себе.

В его жизни появилась новая пассия. Во времена пьяных кутежей у него часто одна за другой сменялись подружки. Но тогда все было по пьяни, и он не придавал этим мимолетным связям значения. Душевные раны они оставляли только в сердце жены, которая молчаливо созерцала измены мужа, но не опускалась до унизительного выяснения отношений.

* * *

Ирина — новая сотрудница отдела писем поразила Дымова мягкостью характера и необычной задумчивостью. Что-то в ней вызывало жалость, хотелось обнять ее худенькие плечи, приласкать, как маленькую девочку и защитить (непонятно от кого — от себя что ли?).

Определение пассия ей в принципе не подходило. Но Дымов привык заводить романчики ненадолго, поэтому каждую новую знакомую относил к этой категории женщин.

Ухаживать за женщинами Дымов умел. И, будучи прилежным семьянином после удочерения Дашеньки, все же не отказывал себе в удовольствии сделать приятный комплимент милым дамам. К Ирине относился с особым вниманием. Быть может, потому что она, в отличие от других сотрудниц, сторонилась его, игнорируя ухаживания.

Отношения между ними стали более дружескими после одной истории. Ирине позвонили из детского сада и сообщили, что у Настеньки поднялась температура. Обычно спокойная и даже безучастная ко всему происходящему вокруг, Ирина взорвалась безудержными слезами. Схватила сумочку и, никого не предупредив, бросилась за дочкой. Второпях она сунула в пакет и вычитываемый материал, который уже собиралась сдавать в печать. Перерыв все на ее столе и не обнаружив нужный текст, Дымов вызвался съездить к Ирине домой, предварительно созвонившись с ней.

Его встретила взволнованная Ирина. Чуть приоткрыв дверь, она передала ему папку и уже собиралась попрощаться. Но в это время к ней подошла дочка — щупленькая малышка с пунцовыми от жара щечками.

Мать быстро отвела ее в комнату и, вернувшись, извиняющимся тоном пожаловалась:

— Даже не знаю, что делать. И в аптеку надо сходить, и Настеньку не с кем оставить.

— Так давайте я схожу в аптеку, — предложил Дымов.

— Да как-то неудобно, Вам же надо вернуться.

— Ничего, это важнее, — Дымов попросил список лекарств и помчался в ближайшую аптеку. Когда он вернулся, Ирина в знак благодарности пригласила его на чай. Он с удовольствием согласился.

— Ну и где ваша болящая? — Дымов заглянул в детскую комнату. Девочка уже спала. Пунцовые щеки все еще ярко выделялись на подушке.

— Надо дать ей лекарство, она же вся горит, — заботливо произнес он.

Ирина уже подогрела воду, развела жаропонижающий сироп и пыталась разбудить спящую малышку. Она с нежностью обняла дочку, та закапризничала.

— Давайте я помогу, — Дымов подал стакан с лекарством. — Лучше дать ей сироп ложечкой, — посоветовал он. Ирина пошла на кухню, а Дымов пытался отвлечь и успокоить ребенка. Это у него хорошо получалось, когда они с Алей успокаивали Дашутку.

Вместе они наконец напоили малышку лекарством, и та опять уснула. Ирина вспомнила о своем предложении к чаю и стала сновать по кухне в поисках чего-нибудь вкусненького. Дымов, совершенно забыв о том, что в редакции ждут материал, с удовольствием наблюдал за ней.

— Вы одна живете? — спросил он, оглядывая ее скромное жилище.

— Да.

— А где же отец дочки?

Повисло молчание. Ирина густо покраснела, отвернулась к окну. Пыталась украдкой стереть накатывающиеся слезы:

— Так получилось… Живу только с дочкой.

Дальше разговор не клеялся. Дымов, обжигаясь, выпил чай и поспешил уйти.

Этот эпизод оставил у него какое-то смутное ощущение. Правда, он не мог себе объяснить, что смущало его.

Ирине пришлось взять больничный. А Дымов, единожды оказав ей помощь, решил, что будет вполне естественно навестить ее и на второй день.

После работы, накупив фруктов и сладостей, он с волнением позвонил в дверь. Ирина встретила его со смущенной, но благодарной улыбкой.

— Я могу войти?

— Да, конечно. Настя уже спрашивала, где тот дядя, который вчера корчил ей веселые рожицы.

— А как она?

— Уже получше. Был врач, прописал лекарства. Потихоньку выздоравливаем.

— Можно заглянуть к ней? — Дымов сам удивился своему вопросу. Ирина тоже удивленно вскинула брови. Но проводила гостя в комнату Настеньки.

Девочка очень обрадовалась его приходу. Сегодня она поразила Дымова бледностью, но Ирина объяснила это болезнью и слабостью.

— А у Вас есть дети? Вы так быстро поладили с Настей.

— Да, у меня тоже дочка. Вашей сколько?

— Недавно четыре исполнилось.

— И нашей тоже. Только она выглядит постарше.

Настенька действительно была слабенькой и худенькой, И Дымов почему-то жалел ее. Он объяснял это себе болезнью малышки. Постепенно его посещения стали чем-то обычным.

Аркадий по-прежнему обожал свою приемную дочку, старался не расстраивать жену, будучи благодарным ей за тепло и заботу о Копейке. Но не мог отказать себе в удовольствии после работы сначала забежать к Ирине с Настенькой. Когда та выздоровела, казалось больше нет причин, навещать их. Однако он продолжал бывать у них, используя любой предлог для этого. Его неодолимо влекло в этот тихий уютный мирок.

Без вины виноватая

Аля настаивала на том, что пора отдать Дашу в детский сад. Дымов, как ни странно, быстро согласился, хотя раньше был категорически против этого.

— Почему бы и нет. Ей надо привыкать к коллективу.

Аля очень переживала за Дашу, поэтому устроилась тоже в детсад. Так ей было спокойнее — всегда быть рядом с дочкой. Медицинское образование наконец-то пригодилось.

Отношения с Аркадием опять стали натянутые. Она чувствовала, что его тянуло домой только ради Дашутки. Боялась, как бы его опять не засосало в омут беспробудного пьянства. Правда, возвращающийся с работы очень поздно, Аркадий всегда был трезвый. Это беспокоило еще больше и вселяло тревогу за хрупкий семейный очаг, держащийся на обоюдной любви к дочурке.

Все говорило о том, что муж кем-то всерьез увлекся. Вел он себя при этом достаточно странно. С ней был то холоден, то его обуревала страстность. Тогда Аэлите хотелось найти любой предлог, чтобы только избежать близости с мужем. Его жесткие до боли объятия были неприятны. Они пугали ее. Сложно было понять, чего в них больше — любви, страсти или животного инстинкта самца.