Последняя из рода Тюдор - Филиппа Грегори

Я люблю отца, потому что знаю, что он никогда не умрет. И я тоже. Мы избраны Богом, и мы исполняем Его волю и никогда от нее не отступимся. Нам не нужно заслуживать себе место в раю, подкупая Всевышнего праведными деяниями и церковными службами. Нам ни к чему есть просвирки и воображать, что они – плоть Господня, пить вино и называть его кровью Его.

Мы знаем, что это сказка для невежд и ловушка для папистских дураков. И это знание дает нам ощущение гордости и возвеличивает нашу славу. Мы, вместе со все большим количеством людей, понимаем, что приняли спасение раз и навсегда. У нас нет страха, потому что мы никогда не умрем. Хотя мой отец – мирской человек. Даже греховно мирской. Жаль, что он не позволяет мне бороться за его душу, а лишь смеется и говорит:

– Уйди, Джейн. Напиши лучше нашим друзьям, швейцарским реформистам. Я должен написать им письмо, и ты можешь сделать это за меня.

Нехорошо, конечно, что он уклоняется от бесед на духовные темы, но это всего лишь грех пренебрежения, но я точно знаю, что он всем сердцем и душой ратует за истинную веру. А еще я не должна забывать о том, что он – мой отец, а я должна чтить отца и мать своих, что бы я о них ни думала. Их будет судить Господь всевидящий и всезнающий. А Бог уже видел моего отца и все ему простил, поэтому мой отец спасен через веру.

Вот только, боюсь, матери моей не получить спасения от геенны огненной и сестре моей Катерине, которая на три года меня младше, хоть ей всего девять лет. Вот она точно умрет и больше не воскреснет. Она невероятно глупа. Если бы я была суеверной дурочкой, то непременно стала бы думать, что моя сестра одержима. Она совершенно безнадежна. У меня есть еще одна сестра, совсем маленькая, Мария, она родилась в первородном грехе и никак не может из него вырасти. Она совсем маленькая. И хорошенькая, как миниатюрная версия Катерины. Мать хотела отправить ее расти куда-нибудь подальше от нас, чтобы она нас не позорила, но отец преисполнился состраданием к своему последнему ребенку, который оказался недоразвитым, поэтому она живет с нами. Нет, она не совсем дура, конечно, и прилежно учится, даже можно сказать, что она сообразительна. Но она совершенно не понимает благодати Божьей, и она не избранная, как отец и я. Такие, как она, чей рост сдерживался самим Сатаной, должны особенно усердно печься о своем спасении. Наверное, в пятилетнем возрасте рано отрекаться от мира, но я начала изучать латынь, когда мне было всего четыре, а Господь наш был в том же возрасте, что и я сейчас, когда вошел в храм и стал проповедовать там мудрецам. Если не учиться путям Господним еще в колыбели, то когда же начинать?

Я училась с самого раннего детства. Скорее всего, я самая образованная юная особа в моей стране, выращенная в лоне реформированной веры, любимица известной ученой и королевы Екатерины Парр[1]. И я – величайшая из молодых ученых в Европе и однозначно самая образованная девушка. Я не считаю свою кузину Елизавету настоящей ученой, потому что призвание может быть у многих, а вот избранными становятся единицы. Бедная Елизавета никак не проявляет своей избранности, и все темы ее изысканий мирские. Она желает, чтобы все видели в ней умную особу, желает одобрения своих учителей и хочет подать себя в как можно более выгодном свете.

Даже мне приходится прилагать все усилия, чтобы не впасть в грех гордыни, хотя моя мать довольно грубо замечает, что моей главной заботой должно быть старание не сделать из себя посмешища. А когда я говорю ей, что она пребывает во власти греха, она хватает меня за ухо и угрожает выпороть.

Я с радостью приму побои во имя веры, как в свое время сделала Энн Аскью[2], но мне думается, что в такие моменты Богу гораздо более угодно услышать мои извинения, увидеть мой поклон и то, что я усаживаюсь за обеденный стол со своими родителями. Тем более, когда на ужин подают мой любимый грушевый пирог с крем-брюле.

В Брадгейте не так уж просто быть сияющим светочем реформации. Это самый что ни на есть мирской особняк, в котором живет наша большая семья с прислугой. Дом у нас тоже большой, построенный из красного кирпича, как Хэмптон Корт, с таким же огромным домом привратника, и расположено имение посреди огромного леса Чарнвуд.

У нас есть все права на такую роскошную, почти королевскую жизнь. Моя мать – дочь принцессы Марии, некогда правившей королевы Франции, любимой сестры короля Генриха VIII, поэтому мама наследует трон Англии после смерти детей покойного короля, кузин Марии и Елизаветы, которые тоже наследуют своему младшему брату, королю Эдуарду. И поэтому мы – самая важная семья в Англии, и мы никогда об этом не забываем.

В нашем поместье много слуг, более трех сотен, и они обслуживают нас, пятерых. У нас есть конюшни с великолепными лошадьми, прекрасный парк, окружающий дом, к нему примыкают фермы и деревеньки, реки и озера, и все это располагается в самом сердце Англии. У нас есть даже собственный медведь для притравки, которого держат в клетке на конюшне, собственная медвежья яма и ринг для петушиных боев.

У нас самый красивый дом во всей центральной Англии, где есть парадная зала с галереей для музыкантов с одной стороны и возвышением для трона короля с другой. Самые красивые земли Англии принадлежат нам. Меня воспитали с мыслью о том, что эти земли принадлежат нам так же, как мы принадлежим Англии.

Ну, разумеется, нас с матерью от трона отделяет еще три королевских наследника: Эдуард, правящий король, которому сейчас всего двенадцать, как и мне, поэтому он правит под руководством лорда-председателя Совета, его старшие сестры, принцессы Мария и Елизавета. Некоторые не считают этих двух принцесс настоящими претендентками на трон, потому что они обе были объявлены незаконнорожденными и от них обеих в свое время отрекся их отец. Их бы даже не приняли в королевскую семью, если бы не истинно христианская доброта моей учительницы, Екатерины Парр, которая приняла их при дворе и признала. Что еще хуже, принцесса Мария, да простит ее Господь, в открытую приняла католичество и проповедует ересь, и, хоть я и должна любить ее как двоюродную сестру, мне невыносимо бывать в ее доме. Там она ходит на литургии по часам, как будто она жила в каком-то монастыре, а не в реформированном королевстве, потому что Англия теперь, при короле Эдуарде, стала протестантской.

О принцессе Елизавете я не говорю. Просто никогда о ней не вспоминаю. Я и так достаточно на нее насмотрелась, когда мы жили вместе с королевой Екатериной и ее молодым мужем, Томасом Сеймуром. Я только скажу, что Елизавете должно быть стыдно за свое поведение, и ей придется ответить Господу за то, что она вытворяла. Я все видела. Я была там, когда она устраивала эти все догонялки и возню со щекоткой с мужем ее собственной мачехи. Это она ввергла Томаса Сеймура, великого человека, в безрассудство, которое потом привело его на плаху. Она была виновна в грехе прелюбодеяния, в мыслях уж точно, если не в постели. Она виновна в его смерти, как если бы сама, своими устами, обвинила его в предательском заговоре, что закончилось его казнью. Это она заставила его думать о себе как о ее любовнике, а потом и муже, а затем о них двоих как о наследниках престола. Пусть даже она в этом не признавалась, тут и не нужно было никакое признание. Я сама видела, как она себя с ним вела, и знаю, что она заставляла его делать.