Хранитель ядов - Катти Карпо

Катти Карпо

Хранитель ядов

Пролог

Единым сладким сном в моих пустых мечтах царишь,

И равнодушием своим превознося жестокость Ада,

С томлением сладострастным жду, пока дотла сгоришь,

Без остановки в кубок добавляя терпкость капель яда…

Огромный кусок крыши рухнул совсем рядом. Взлетевшая каменная крошка впилась в оголенные ноги, будто стайка въедливой мошкары. Что-то скрипело наверху — вполне возможно, что совсем скоро мне на голову упадет потолок. Но едва ли это было сейчас важно.

Тонкими струйками стекала сверху мутноватая вода. Видимо, оранжерея тоже подверглась разрушениям. А может, снаружи просто начал накрапывать дождь.

Босые ступни ощущали жгучий холод. Каждый шаг давался с трудом, но я продолжала идти — переступать через почерневшие фрагменты обвалившихся стен, через радужные осколки некогда роскошного витража, через обломки старинной мебели и рваные влажные ткани, в которых с трудом узнавалось прежнее великолепие гобеленов.

На пути возникла темная лужа. В тусклом свете, пробивавшемся сквозь трещины уцелевших стен, сверкнуло лезвие. Нож для разделки мяса покоился на полу, наполовину погрузившись в грязевое нутро лужи. Похоже, какая-то безвестная свиная тушка так и не дождалась своего часа.

Я шагнула к луже, безотрывно следя за лезвием. Резкий рывок назад, словно кто-то пленил край платья и теперь тянул меня в свои ледяные объятья. Я оглянулась. Шлейф зацепился за один из каменных обломков, поломанными костями торчащих тут и там из куч мусора. С остервенеем дернув податливую ткань, я потеряла равновесие и неуклюже забралась в центр лужи, лишь каким-то чудом не поранившись о поджидающее там лезвие. Затрещавшая ткань скользнула следом и мгновенно напиталась грязноватой влагой.

Из горла вырвался хрипящий свист. Странно. А я ведь хотела издать смешок. Такой звонкий и одновременно фыркающий, как у чирикающего гепарда. Попробовала снова. Хрип. Надсадный и царапающий горло.

Кожу ступней кольнула сотня незримых игл. Продолжая стоять в воде, я присела, чувствуя, как между пальцами начинает медленно перекатываться жидкая грязь со дна лужи. Игнорируя новые атаки холода, я погрузила руку в черное нутро, нащупывая рукоять ножа.

Дальнейший путь легче не стал. Промокший насквозь шлейф платья тянулся за мной отмершим хвостом, вытягивая ткань и увеличивая разрез впереди до устрашающе непристойных размеров. Хотя вряд ли в радиусе сотни метров сейчас нашелся бы тот, кто посмел бы обвинить меня и мои обнаженные бедра в излишней вульгарности.

Со стороны покореженных остатков лестницы послышался глухой кашель. Сердце пропустило пару ударов и вернулось к изначальному ритму. Сжимая рукоять ножа с такой силой, что кожа, касающаяся шероховатой поверхности, постепенно утрачивала чувствительность, я двинулась на звук.

Под громоздкой белокаменной роскошью рухнувших перил и деревянными обломками лежал мужчина. На свободе остались вздымающаяся от тяжелых вдохов грудь под темно-синим шелком жилета, левая рука, облепленная посеревшей от влажности тканью рубашки, и голова, обрамленная снопом мелких черных кудряшек.

Все еще жив. Кто бы сомневался.

Ноги замерли всего в полуметре от лица мужчины. С отупелым вниманием глянув вниз, я равнодушно отметила про себя, что грязевые подтеки на моих пальцах похожи на ластящихся к коже жирных склизких червей.

Из горла придавленного мужчины вырвался протяжный стон, а затем череда хриплых прерывистых вдохов, словно он пытался попробовать воздух на вкус, но с каждым разом все больше разочаровывался в нем. Наверное, я была бы не против, если бы этот человек и вовсе перестал дышать.

Размышляя над тем, какое чувство я бы испытала, прекрати эта широкая грудь, задрапированная дорогостоящей сделанной на заказ одежонкой, вздыматься и опускаться в такт дыханию, я всматривалась в лицо мужчины. Нездоровая бледность сменилась потусторонней красивостью оттенка мела, отчего его мягкие угольно-черные кудряшки, рассыпанные по полу, взяли на себя роль чернозема, припорошенного первым нежно белым снежком.

Приятную иллюзорность образа прогнал едва слышимый стон. Мужчина открыл глаза и глянул прямо на меня. Сколько раз я видела этот оттенок болотной тины напротив себя — светящийся изнутри, будто владелец сам был источником света. Однако мне ни разу не приходилось смотреть сверху вниз на этот в каком-то смысле даже безупречный лик.

«Надо же, граф, я неожиданно возвысилась над вами. А вы столь тихо валяетесь у моих ног. Ситуация забавна, и я в замешательстве от того, что мое тело до сих пор не скручивает натужная истома смеха. Хотя беспомощность вам к лицу».

Я нависла над графом. Тот безмолвно смотрел на меня. Сознание не покинуло его, а в раздражающе спокойном взоре угадывалось узнавание. Левый уголок губ едва заметно дернулся, как было всегда при встрече со мной. Жалкое подобие улыбки, но, по сравнению с остальными приторно сахарными вариациями, созданными специально для взаимодействия с обществом, эта была искренней. Что разозлило меня еще больше.

Взгляд графа сместился в сторону, задержался на ноже, наличие которого я ничуть не скрывала, и вновь сосредоточился на моем лице. Брови поползли к переносице, но остановились на полпути, так и не позволив мне увидеть хоть что-то, напоминающее злость… или гнев… ну хотя бы сердитость! Можно было подумать, что этот человек не умел сердиться! Его злость упростила бы задачу…

Я опустилась на колени, хлюпнув собравшейся под ногами грязью. Он по-прежнему молчал — обездвиженный и беспомощный, но почему-то не выглядя при этом жалким.

А вот теперь и правда стало смешно. Оказалось, что мне ни к чему его гневная реакция. Столь знакомое невинно жалостливое выражение и мягкая нежность в уголке податливых губ, от которых все еще трепетало где-то глубоко внутри моего сердца, было достаточно для подпитки моей собственной ярости.

Улыбнувшись самой неискренней своей улыбкой, я, вцепившись обеими руками в рукоять, занесла нож и, глядя прямо в болотную зелень его глаз, шепнула:

— Как вам мой яд, Хранитель?..

Глава 1. ИЛЛЮЗОРНАЯ И ХРУПКАЯ

Я откажусь от чувств и без эмоций проживу,

Чтоб разум силу защитить тебя мне даровал,

Любого зверя на куски без жалости порву,

Чтоб ты всегда от счастья, как сейчас, сиял…