Император под запретом - Сигизмунд Либрович

Среди ярких страниц русского прошлого совершенно особое место занимает история малютки-императора, «императора в колыбели», который в течение 404 дней носил царскую корону, наименование державного повелителя миллионов людей и был одним из венценосцев на престоле Великого Петра.

В исторической цепи событий кратковременное царствование этого императора-малютки тесно и неразрывно связано с последующими переживаниями России и сыграло видную роль в судьбах страны. Между тем, хотя данный исторический момент достаточно изучен историками, он далеко не общеизвестен в своих полных глубокого интереса подробностях.

Цель автора настоящей книги была — дать научное, но в то же время популярное изложение всех фактов и событий рассматриваемой эпохи, с надлежащим беспристрастным их освещением, доступное как для массы читателей, так и в особенности для подрастающего юношества, интересующегося историей.

Все, рассказанное в книге, основано на печатных источниках и трудах ученых-исследователей, русских и иностранных, а фигуры действующих лиц, равно как и настроения современного общества, очерчены на основании воспоминаний и записок современников.

Ранним утром 31 декабря 1741 года на улицах Петербурга раздался барабанный бой.

В те времена существовал обычай все важнейшие царские указы и распоряжения правительства объявлять при барабанном бое. Поэтому при первых же звуках барабана улицы столицы наполнились народом, желавшим узнать, какой именно вышел новый указ.

Это было всего месяц после того, как дочь Петра Великого, цесаревна Елизавета Петровна, стала русской императрицей. И, конечно, все с особенным любопытством ждали каждого нового указа, каждого нового объявления ее правительства.

Отряд гвардейцев, пройдя несколько улиц с барабанным боем, остановился на площади, прилегавшей к Невскому проспекту. Офицер, который шел во главе отряда, развернув большой сверток с государственной печатью, начал громко читать:

«Божиею милостью Елизавета Первая, Императрица и Самодержица Всероссийская и прочая, и прочая, и прочая. Известно и ведомо да будет каждому следующее…»

Затем он прочел длинный указ, в котором говорилось, что по распоряжению ее величества вменяется в обязанность всем, у кого сохранились серебряные рубли и другие монеты, выпущенные за время между кончиной императрицы Анны Иоанновны и вступлением на престол Елизаветы Петровны, доставлять на монетный двор, где они должны быть перелиты на новые. Прежние же монеты, выпущенные в указанное время, отнюдь не держать и не хранить.

Серебряный рубль с вензелем императора Иоанна Антоновича 1740 г. чеканки С.-Петербургского монетного двора, еще сто лет назад оцениваемый собирателями в 1000 рублей.

«Сей указ, — закончил офицер, — подписан собственною Ее Императорского Величества рукою «Елисавет» и по Ее Величества повелению скреплен Государственною печатью».

При последних словах офицер поднял высоко над головой только что прочитанную бумагу, с тем чтобы все могли видеть подпись и печать.

Никаких объяснений, почему новая императрица настаивает на возврате монет, выпущенных за время между смертью Анны Иоанновны и воцарением ее самой, в указе не давалось.

Отряд гвардейцев прошел дальше. Народ стал медленно расходиться, недоумевая и обсуждая странный царицын указ.

Странный — потому что никогда раньше подобные указы не издавались: монеты, отчеканенные при одном государе, продолжали беспрепятственно обращаться при его преемниках, и никто не требовал ни их возврата, ни их обмена.

Так как за время между смертью Анны Иоанновны и вступлением на престол Елизаветы Петровны, т. е. в течение одного года и тридцати девяти дней, с 17 октября 1740 года по 25 ноября 1741 года, царствующим императором считался Иоанн III Антонович и его изображение или вензель украшали отчеканенные за этот год с небольшим монеты, то, очевидно, означенный указ касался исключительно монет, выпущенных в обращение при Иоанне Антоновиче.

Император Иоанн Антонович.

Вслед за упомянутым указом был объявлен другой, в котором Елизавета Петровна требовала, чтобы все, у кого сохранились портреты Иоанна Антоновича в каком бы то ни было виде, таковые немедленно уничтожили, а деловые бумаги, паспорта и прочие документы с именем Иоанна Антоновича представляли в Сенат для обмена на новые. Спустя некоторое время последовал еще один указ, предлагавший представлять и сдавать в надлежащие учреждения все книги, в которых напечатано было имя императора, и запрещался ввоз таких иностранных книг, в которых значилось это имя. Наконец, особым указом повелевал ось все церковные книги, где упоминалось имя Иоанна, все присяжные листы на верность подданства ему и т. п. — сжечь, и для этой цели были устроены на Васильевском острове, на площади перед зданием Коллегии, особые костры, — там предавалось уничтожению все, что только носило имя Иоанна Антоновича.

Таковы были указы новой императрицы. Но этим не ограничились. В дополнение к ним было объявлено, что кто будет уличен в том, что оставил у себя монеты с изображением или вензелем Иоанна Антоновича, тот подвергнется суровому наказанию — отрубанию руки.

В страхе подвергнуться такой жестокой каре, в то время применявшейся за неповиновение воле правительства, все, у кого остались злополучные монеты, спешили снести их на монетный двор. Нашлись все-таки смельчаки, которые сохранили монеты Иоанна Антоновича, пряча их в подвалы или зарывая в землю. Однако таких смельчаков оказалось немного, судя по тому, что серебряные рубли и полтины времен Иоанна Антоновича, выпущенные монетными дворами в Москве и Петербурге в значительном количестве, являются теперь величайшей редкостью. Собиратели монет оценивают сейчас рубль Иоанна Антоновича в тысячу и больше рублей, и даже торговцы редкими монетами объявляют в своих каталогах, что готовы приобрести такие рубли по цене не ниже тысячи, а за серебряные полтины с изображением Иоанна Антоновича предлагают четыреста и более рублей. Столь же редкими считаются и подлинные портреты императора-малютки, выпущенные в виде гравюр, так как и их уничтожали все, у кого они хранились, опасаясь преследований со стороны правительства новой императрицы или строгой кары, которой грозило это правительство ослушникам.