Уготован покой... - Амос Оз

Из кустов показался незнакомый молодой человек: сначала — голова, затем — плечи. И руки, разгребающие влажную листву. Он продирался, тяжело дыша, и наконец вырвался из зарослей. На нем были джинсы и какая-то короткая курточка. Он ужасно торопился, а может, наоборот, старался преодолеть инерцию собственного прорыва сквозь чащу разросшихся кустов. И на миг Эйтан Р. чуть было не поддался желанию подставить незнакомцу подножку и первым наброситься на него. Но парень остановился и замер перед Эйтаном, мокрый и дрожащий; было очевидно, что проделал он длинный путь под дождем, прежде чем заблудился в зарослях кустарника. Вода, пропитавшая его непокрытые волосы и струившаяся по щекам, придавала ему совершенно несчастный вид. Эйтан заметил у него за плечами полупустой армейский рюкзак. А в руках парень нес гитару в большом чехле.

Эйтан смерил незнакомца подозрительным взглядом: этакий тощий юноша, узкие плечи опущены, достаточно одного несильного толчка, чтобы свалить его, поскольку и так он стоит пошатываясь. Тревога улетучилась, уступив место легкому раздражению. Эйтан Р. — крепкий лохматый блондин с коротким и вздернутым, как у младенца, носом и мощной челюстью — широко расставил ноги, обутые в тяжелые рабочие ботинки, и, глядя на незнакомца в упор, сказал:

— Добрый вечер? — Слова эти прозвучали как вопрос, а вовсе не как приветствие, потому что парень казался Эйтану несомненным чужаком.

Незнакомец неожиданно улыбнулся (улыбка выглядела какой-то преувеличенной) и, столь же неожиданно перестав улыбаться, испуганно ответил:

— Добрый вечер. — Акцент явно выдавал в нем чужака. — Где сейчас можно найти председателя кибуца? — спросил он.

Эйтан Р. не торопился с ответом, обдумывая вопрос. Он все еще тешил себя мыслью о том, как появляется в библиотеке и со скандалом выдергивает Сточника с заседания кружка по изучению истории еврейской философии, но преодолел искушение, успокоился и сказал, растягивая слова:

— Ты имеешь в виду секретаря кибуца? Наш секретарь болен.

— Ну конечно, — с такой готовностью отозвался гость, словно любому младенцу было известно, что секретари всех кибуцов — люди непременно больные, и он изначально обязан был знать об этом. Жаль, что, к стыду своему, он так опростоволосился, задав этот вопрос, но все-таки нельзя ли извлечь из ситуации хоть крохотную прибыль, если продолжить торг? — Ну конечно, — повторил он, — я это хорошо понимаю. И, без сомнения, желаю ему полного выздоровления. Но разве в кибуце нет распределения ответственности? Возможно, у вас есть какой-нибудь заместитель или ответственный дежурный?

Эйтан, забавляясь, вновь взглянул на незваного гостя и медленно-медленно качнул несколько раз своей тяжелой башкой сверху вниз. И уже готов был добродушно заулыбаться, когда в бледном свете фонаря, падающем из-под ближайшего жестяного навеса, взгляд его наткнулся на взгляд незнакомца, который будто ожег его зеленым огнем, и было во взгляде чужака нечто одинаково близкое и к радости, и к отчаянию, а вокруг глаз его что-то нервно подрагивало. Во всем облике юноши ощущались пугливое беспокойство и напряженность, смешанные с подобострастием и хитроватой покорностью.

Ситуация перестала казаться Эйтану Р. забавной: стоящий перед ним парень производил впечатление человека неискреннего. Поэтому Эйтан перестал улыбаться и предпочел заговорить с той грубоватостью, к которой привык в армии:

— Ладно. Чем тебе можно помочь. — На сей раз интонация его не была вопросительной.

Неизвестный не спешил ответить, словно и в самом деле в мгновение ока уловил и усвоил ту тактику, которая давала Эйтану превосходство, — несколько секунд повременить с ответом.

Он поколебался, переложил гитару из правой руки в левую, и сразу же пришло решение, он протянул высвободившуюся правую руку и произнес:

— Здравствуйте. Очень приятно. Меня зовут Азария Гитлин. Я… Я хотел бы остаться здесь. Жить у вас, так сказать. Только в кибуцах еще осталась справедливость. Ни в одном другом месте справедливости теперь не найдешь. Я бы хотел жить здесь…

Эйтану поневоле пришлось протянуть свою руку и коснуться кончиков пальцев той руки, что была протянута ему навстречу. Ему все это казалось нелепым: вдруг среди кустов, за складом с удобрениями, обмениваться рукопожатием с этой странной личностью.

Азария Гитлин, не останавливаясь, продолжал объяснять и уговаривать:

— Видишь ли, товарищ, я бы не хотел, чтобы с самого начала ты понял меня неправильно. Я вовсе не из тех, кто рвется в кибуц в силу всяких личных причин и ищет тут неизвестно что. В кибуце люди и по сей день связаны друг с другом, в то время как во всем мире ныне можно встретить лишь ненависть, зависть и грубость. Потому-то я прибыл сюда, я намерен присоединиться к вам и изменить к лучшему свою жизнь. Обрести внутреннюю связь с ближним — значит, по моему мнению, обрести связь со своей собственной душой. Я бы хотел, с вашего позволения, поговорить с нужным человеком…

Чужой акцент. Эйтану не удавалось определить какой именно. Им овладело нетерпение. Место, где они стояли, было на самом краю кибуцной усадьбы. Примерно в тридцати метрах отсюда находился забор. И среди витков ржавой колючей проволоки горел там тусклый фонарь. Просевшая бетонная дорожка была покрыта слоем липкой грязи. При каждом шаге грязь взрывалась брызгами, чавкала и булькала, словно лопались один за другим нарывы, наполненные жирным гноем. Однажды слышал Эйтан Р. от Сточника об одном студенте, который жил в кибуце лет тридцать тому назад, и именно сюда тот примчался, охваченный безумием, и палил из револьвера в каждого, кто пытался к нему приблизиться.

Подул ветерок. Воздух был влажным. На склоне пригорка еще не совсем потемнела тронутая холодом трава. Была пора листопада, и деревья застыли в скорби. В гаснущем свете сумерек казалось, что до ближайших домов совсем не близко, напротив, они далеки отсюда и друг от друга. Низкий туман тянулся между строениями. Снизу от луж поднимался пар. Издали донесся девичий смех. И тишина…

Гость переложил футляр с гитарой из левой руки в правую. От рабочей одежды Эйтана пахнуло потом, кислым молоком и навозом, когда он наклонился, чтобы разглядеть стрелки на своих часах.

— Ладно, — сказал Эйтан, — все в порядке.

— Все в порядке? Мне можно остаться здесь, у вас? Я готов приступить к работе хоть завтра. К любой работе. У меня есть документы и письмо, и я…

— Слушай, — перебил Эйтан Р., — погоди минуту. Смотри: ты идешь вдоль этой дорожки, пока не дойдешь до пекарни. На ней так и написано: «Пекарня». Так что ты будешь знать, что дошел до пекарни. За ней есть небольшая развилка. Ты примешь влево, пойдешь по кипарисовой аллее, а когда аллея кончится, увидишь два дома. До сих пор все ясно?

— До сих пор все прекрасно…

— Подожди минуту. Не спеши. Я еще не закончил. Когда дойдешь до двух домов, пройди посередине, между ними. И увидишь длинный дом на столбах с четырьмя верандами. За этим домом есть еще один такой же — на столбах и с четырьмя верандами. Постучись в предпоследнюю дверь. Там живет Иолек. Иолек — секретарь. Ты должен поговорить с Иолеком. Он и есть тот «председатель кибуца», которого ты, по-видимому, ищешь.