Роль моей семьи в мировой революции - Бора Чосич

Дядя стал харкать кровью. Он сказал: «Все-таки подцепил!» Дядя сказал: «Мне нужны мед и масло!» Женщины, самые разные, приносили ему наилучшую еду, довоенную. Дядя съедал все, что ему приносили, и попутно чинил часы, очень хорошо. Дядя, лежа в кровати, показывал фокус с куском туалетной бумаги, в котором проделывается дырка для пальца. Дядя, непрерывно принимая посетительниц женского пола, рассказывал о своей работе на загребском трамвае, об актрисе Фанике Иллер, с которой был знаком лично. Дядя кашлял, ел абсолютно белый хлеб с медом и маслом и всем показывал маленькую неприличную игрушку, сделанную своими руками. Дядя вырезал фотографии кинозвезд из довоенного, в зеленых тонах, журнала «Панорама» и делал из них для меня что-то вроде театра. В дядином театре был только один номер, в котором вырезанные актрисы задирали ноги с помощью ниток. Мама говорила: «Проклятая война!» Отец говорил: «А сейчас я сделаю стойку на руках!» Дедушка говорил: «Лучше помолчи!» Я смотрел в окно «задом наперед»: небо было внизу, город свисал сверху. Мама причитала: «Тебе станет дурно и ты упадешь!» Отец сказал: «Каждый сам кузнец своего счастья!» Пришла одна официантка и сказала: «Он сделал мне ребенка!» Дядя возразил: «Впервые вижу!» Отец сказал: «Это еще ничего не значит!» Тетки ударились в плач. Мама перестала молоть мясо и спросила: «Кто вы, мадемуазель, могу ли я узнать?» Официантка хлопнула дверью и крикнула: «Да пропадите вы!»

Тетка рассказала историю о какой-то оперной певице и заключенном, спрятанном в колодце, был еще какой-то художник из церкви, потом еще судья, толстяк, которого убила певица. Судья тоже пел, судью звали Крста Ивич, художника звали Марио. Тогда же Ильза Вернер придумала песенку «И за миллион не надо!», у нее были тонкие ноги, потом она свистела, здорово, как мужик. Один русский, эмигрант, придумал печку, которая топилась окаменелым дерьмом. Отца нашли в каком-то трамвае, он не был уверен в том, что помнит свой адрес. Отца привел футболист, игрок «БСК», друг человечества. Футболист сказал: «Это ерунда!» Отца искали покупатели, покупателям были нужны мясорубки, а также стаканы, небьющиеся. Отец спросил: «Что, сейчас?» Покупатели требовали и другие артикулы, но потом сказали: «Главное, достань гильзы!» Приходили какие-то люди, у одного была гитара и студенческая фуражка. Он играл «Дубинушку» и тихо напевал. Они объяснялись жестами, хотя все были в одной комнате. Дедушка сказал: «Это безобразие!» Тетки сказали: «Это игра!» Были и другие игры, настоящие. Одна была в виде песенки «Ехала деревня мимо мужика» и тому подобное. Ее знал один тип, дядя сразу записал. Дядя записывал и анекдоты, анекдоты назывались «сальные». Я провертел дыру в стене, сквозь дыру я подслушивал, что происходило у госпожи Мары, с ногой в качестве модели для чулка. К ней приходили разные люди, она говорила: «Это мой брат!» В дырку доносились слова: «Вы как хотите?» – и: «Так хорошо?» Дедушка спросил: «Откуда дырка в стене?» Дыркой пользовались и другие, особенно тетки. Госпожа Мара говорила: «Брат принес солонину!» – и тому подобное. Потом пришел Никола, наш родственник, сапожник и пролетарский боец. Никола сказал: «Мастерскую оставляю другим, я взял кусок мыла, хлеб и книгу „Что должен знать мужчина", и вот ухожу!» Мама спросила: «Ты хоть знаешь, на что идешь?» Никола помолчал и сказал: «Знаю!» Я сказал: «Партизанская борьба!» Мама запричитала: «Не дай Бог, кто тебя услышит!» Никола, полностью экипированный, сказал: «Тетя, я не хоровод иду водить, а в тяжкий бой, из которого нет возврата!» Мама плакала. Отец сказал: «Алон занфан!» Дедушка спросил: «Девка-то есть?» Дядя сказал: «Береги корешок!» Никола сказал на прощанье по-русски: «Здравствуйте!» Мы увлеклись новой игрой, отец назвал ее «Домашняя индустрия». Отец приносил большие коробки, полные спичек, и много маленьких, но пустых. Из больших спички надо было переложить в маленькие, в каждую точно по пятьдесят штук. Отец наделил всех работой и смотрел, приговаривая: «Заработаем кучу денег!» Дедушка некоторое время работал молча, потом стал злиться на монополию из-за сверхурочных работ и из-за непрерывного счета до пятидесяти, не допускающего малейших отклонений. Мама, считая, декламировала какие-то стихи Йована Дучича, сбежавшего посла. Тетки работали молча, упорно соревнуясь, но потом сразу обе упали в обморок. Дедушка недоумевал: «Из-за спичек, что ли? – и добавлял: – Мать их так!» Потом с этим покончили. Дедушка взялся протыкать дырки в каких-то картонках, эти картонки были для неизвестно чего. Дедушка сказал: «Это будет большое дело с хорошим заработком, хотя я и не знаю, для чего это!» Мама называла картон странным словом «папендекл». Я делал из картона домики и все такое, но это было дело десятое. Дядя сказал: «Мне тут одна предлагает прибивать шторы, пять динаров штука!» Дедушка крикнул: «Тащи!» Дядя притащил груду зеленого полотна и какие-то планки, их надо было соединять под стук молотка, это было невыносимо. Мама сказала: «Чем только мы не занимаемся, чтобы поддерживать элементарное существование!» Соседи стучали в стену и кричали: «Вы думаете, мы железные?» Мама сказала: «Они правы!» И еще: «Проклятая нищета!» Дядя сказал теткам: «Вы можете жить, зарабатывая изготовлением надписей для витрин фотоателье!» Тетки спросили: «Как это?» Дядя принес модели различных надписей типа: «Чего нет на ветрине, того есть в могазине!» Тетки исправили грамматические ошибки и с помощью акварельной краски взялись за работу. Раньше тетки писали виды Бледского и других озер, сейчас расписывали рекламу, но без фашистского лозунга «Виктория!», обязательного для каждой витрины. Дядя сказал: «Ну тогда не знаю!» Отец сказал: «Один сапожник предлагает заготавливать подошвы для деревянных башмаков!» Отец принес мешок деревянных обрезков, все опять стали стучать, портя старые столы, очень дорогие. Я строил башню из кусочков дерева, предназначенных для ног порабощенного народа. Мою башню разобрали, чтобы выполнить ежедневный план по производству новой обуви, фашистской. Дядя колотил молотком по пальцам и говорил: «Кем только я не был, а сапожником – никогда!» Мама сказала: «Настоящие сапожники сейчас там, где Никола, бедняга и герой!» Консьержка спросила: «А у вас есть патент?» Отец ответил: «Нет!» – и вышвырнул ее вон. После этого консьержка стала говорить: «Доброе утро, господин Чосич!» – и тому подобное. Мама пыталась сделать шляпу из бумаги, газетной. Сначала на маминой голове можно было прочитать фразы типа «Севастополь пал!» или «Мир в Сербии?», потом тетки все это закрасили красками, очень игривыми. Дедушка сказал: «Как вам не стыдно!» Дядя вставил в деревянные подметки своих ботинок маленькие пружинки, он говорил: «Будто крылья выросли!» Его полюбовницы спрашивали: «Откуда у вас эта прелесть?» Дядя отвечал: «Из Франции, посредством посылки!» Дядя приладил к носкам теткиных башмаков лампочки, батарейки поместил в каблуках, очень больших. Тетки не очень-то шастали на вечеринки, но надевали башмаки для того, чтобы поблистать, и ради веселья. Дядя сказал: «Да я могу такую машину выдумать, какой никогда не было!» Дядя взял части старых велосипедов, мои негодные ролики, тазы, в настоящее время не употребляемые, из всего этого принялся делать кресло, которое могло двигаться по улицам по всем правилам. Мама сказала: «Куда это нас приведет?» Другие конструировали средства передвижения с помощью каких-то палок, но это уже было гораздо опаснее. Я вновь отказался есть суп с мучной заправкой и клецками. Суп назывался «айнпрен», мама сказала мне: «Ты меня в грязь втаптываешь!» И еще: «Ты еще у меня поплачешь!» Это было страшно. Дядя производил манипуляции руками, в частности указательным пальцем в носу, это выглядело как порнография. Отец ходил всюду со списком в помощь сиротам войны, в другом кармане у него была бумажка с жирным оттиском пятиконечной звезды, отец спрашивал: «Кто подаст лесным ребятам?» Мама сказала: «Голову снимут!» Дедушка сказал: «Пьяному море по колено!»