Роль моей семьи в мировой революции - Бора Чосич

Была игра «Жизнь при капитализме через развлечение, или Монополия». В большой коробке находились искусственные деньги, вымышленные облигации, а также макеты различных средств собственности: домики, автомобильчики, совсем маленькие отели. Коробку приносил сын часовщика; он говорил: «Давай пограбим немного!» Он приводил приятелей, также жаждущих обогащения. Мы совершали трансакции, нелояльно конкурировали друг с другом, обманывали, воровали и выпускали необеспеченные облигации, в конце сын часовщика был пущен по миру. Я заграбастал все отели, другие разграбили бензоколонки. Сын часовщика вытащил платок и стал рыдать в него. Ему не верили. Все это было ложь, игра, разумеется. Я одолжил у Болтека, чеха, какие-то часики, весьма маленькие. Часы были некрасивые, я упал и разбил стекло. Потом приходила его мать, она говорила: «Это память о семье, из Брно!» Воя Блоша сказал: «Давай лазать сквозь трубы!» Трубы лежали на улице, рабочие закапывали их в землю и ели сырокопченую свинину с луком. Мы ползали по трубам долго, без остановки, мама сказала; «Они могла закопать вас живыми в канализацию!» Воя Блоша сказал: «Ух, мать его так!» Мама сказала: «Несчастный мой сыночек, дружит с оторвами и теми, что ругаются!» Я лежал в кровати и потел, все говорили: «Это пройдет!» Мне представлялось, будто я сижу в отцовской грудной клетке, как в тюрьме, и что отец абсолютно прозрачный. Потом мне представлялось, будто меня связали по рукам и ногам и за мной гонится автомобиль и старается задавить. Кто-то сказал: «Вот это надо обязательно!» И еще: «В кино поменьше ходить надо!» Воя Блоша сказал мне: «У моей матери искусственная челюсть, а спит она совсем голая!» Я сказал: «У нас есть запрещенная книга, которая называется „СССР в фактах и образах"!» Воя Блоша сказал: «Ну и что?» Во двор приходили люди. Они кричали и требовали металлолом, дырявые кастрюли, сплющенные тазы, чтобы из всего этого сделать что-нибудь более-менее годное. Дедушка сказал: «Не дам!» Мама нашла какую-то проволоку, весьма убогую, потом сказала людям: «Сделайте мне из этого шнельзидер!» Люди понятия не имели о том, что это такое. Тетки на обрывках бумаги писали свои пожелания, записки бросали вниз людям с гитарами. В одной было написано: «Ох, как тяжко мне тебя забыть!» Гитарист подумал, что записка относится лично к нему, однако позже спел то, что от него требовали. Требовали и другие, более сложные вещи, например: «Любовное томление», «Чубчик», «Ах эти синие глаза», а потом и нечто более определенное – «Вернись!». С записками бросали мелочь, однажды, воспользовавшись моим отсутствием, взломали копилку с очень сложным запором и все мои накопления угробили на «О, как хочу я видеть образ твой!», дуэт. Потом певцы осмелели, спросили: «Не изволите ли стакан воды?» Выпив воду, сказали: «Мы студенты, а вы читали Маркса?» Дедушка сказал: «Пошли вон!» Тетка записывала все это в свой дневник, время от времени всхлипывая. Приходила женщина, говорила: «Мой племянник это устроит, он работает на пароходе, а пока дайте полтинник!» Еще один пришел и сказал: «Все еще ничего, а я именно сегодня рассчитывал на первый приз в Государственной лотерее!» Другая женщина говорила: «Я бы с удовольствием открыла предприятие по производству и изготовлению шляп, но как начать?» Дедушка спросил: «Что как?» Были люди, которые рассказывали о своих родственниках и уверяли при этом, что мы тоже состоим в родстве с ними. Все они были очень грязные. Некоторые из них подвязывали штаны куском веревки или проволоки, вешали на себя различные предметы, например мышеловки. Один, с бородой, проповедовал: «Грядет Страшный Суд!» Дедушка сказал бородачу вот что: «О чем ты?» Люди говорили громко, некоторые играли на инструментах. Тетки читали книгу «Мать» Максима Горького, в книге были такие же люди, тетки наслаждались. Они говорили: «Мы как в романе!» Дедушка говорил кратко: «Это пройдохи!» Пришел какой-то тип предлагать средство от облысения. Пришли какие-то нищие, мама подала им картофельный паприкаш, позавчерашний. Она сказала: «Это полезно для здоровья!» – и добавила два динара. Пришел еще один, сказал: «Мать моя померла, отец в больнице, а я сумасшедший!» Еще какой-то показал маме бумажку и сказал: «Написали, чтобы я получил с вас пять динаров!» Один предлагал какое-то пальто, очень дешево. Дедушка заорал: «Оставьте меня в покое, всех поубиваю!» Я спросил: «Какой они будут играть спектакль и когда?» Мама говорила: «Жизнь горька!» На этом все заканчивалось.

Я выступал также на уроках музыки госпожи Аладрович-Сухомирской. Я играл «В монастыре» Рахманинова, «Хоровод гномов» Грига, а также попурри из различных песен под названием «По желанию исполнителя». Госпожа Аладрович-Сухомирская была абсолютно глухая, но, глядя на клавиши, могла понять, о чем идет речь. Она считала следующим образом: «Айнеке, цваеке, драеке, фир!» – пристукивая какой-то палкой. Иногда, прислушиваясь к своему внутреннему голосу, госпожа Сухомирская засыпала. Я тут же переходил к финальной фразе, ради скорейшего пробуждения госпожи.

Госпожа Шуг изготовляла шляпы, очень чудесные. Из разных тряпочек, в основном никуда не годных, госпожа «сотворяла чудеса». На шляпы она водружала искусственные цветы, фрукты, а также фигурки амуров, по желанию заказчика. В свободное время она расшивала шляпы маленькими иконками и другими вещами. «Если желаете, я вам сделаю святого Теофрастуса!» – говорила она маме. Дедушка отвечал: «Не дай Бог!» Госпожа Шуг предложила сделать репродукцию произведения «Королевич Бранко и вила», в натуральную величину. Госпожа Шуг предложила вышить для кухни лозунг с текстом: «Муженек тогда лишь воду пьет, когда женушка ему деньжаток не дает!» Госпожа Шуг заявила, что желает осчастливить нас покрывалом с вышитым курящим султаном. Двое требовали тряпок щипать корпию, все равно каких. Гитарист и его помощник сказали: «Сейчас мы вам споем арию Марио Каварадосси из одноименной оперы „Тоска"!» Госпожа Аладрович-Сухомирская сказала: «Если хотите, я лично сыграю вам "В монастыре", и вы услышите, как звучит эта вещь!» Госпожа Гелин заявила, что желает сделать наконец для нас этот абажур. Василие Кривак, мой личный цирюльник, сказал: «Постригу вам его в любое время, хотите – и на дому!» Госпожа Шуг сказала: «Могу научить французскому!» Я сказал: «Хочу грести!» Я вышел на улицу и катался на роликах, пока не сбил очень толстую женщину. Тетки читали запрещенную книгу «Как стать монстром, в восьми лекциях». Все это было весной.

Соседи стали подавать теткам знаки, самые разные. На крышках коробок из-под ботинок они писали разные слова, например: «Сестричка!» или: «Невыразимая!» Тетки отвечали очень сурово: «Ничего не выйдет!» Портной с противоположной стороны двора пытался переговариваться с помощью морской азбуки, понаделав из отходов материи разноцветных флажков. Тетки делали вид, что не понимают. Из другого окна некто пытался изобразить свои желания с помощью бутылки. Все это было непонятно и немного странно. Были какие-то учителя танцев, они приходили домой и говорили: «Это ничего!» или: «Станете легкой, словно перышко!» Тетки только смеялись. Потом один учитель рассказал о наиновейшей операции на слепой кишке посредством гипноза, о гипнозе он сказал: «Вы сейчас в теплой ванне, а не на операционном столе, как вам говорят сейчас ваши ощущения!» И еще: «Я мог бы вам лично это показать!» Дедушка заявил: «Я этих пройдох из дому выставлю!» К маме подходил господин Ш.Миллер, всегда причесанный. У господина Миллера был туберкулез, вследствие чего он занимался только легкой работой, например фотографией. Господин Ш. Миллер спросил: «Не желает ли госпожа сфотографироваться со своим единственным сыном или с сестрами?» Мама ответила: «Желает!» Потом он отвел нас на бега и угостил мороженым под названием «Тутти-фрутти», пестрого цвета. Мама любила песню «Жизнь прекрасна, как ночная тьма падет, жизнь прекрасна, потому что снова будет май!». В наш дом приходил С. Петрашинович, народный атлет по прозванию «Атлет из Лики!». Атлет ел рубленый шницель и другие вещи, потом уходил перегрызать кусок железа в благотворительных целях. Приходил и Миле Крджич, маэстро игры на гавайской гитаре, маэстро говорил: «Мы, кажется, родственники!» – улыбался теткам и играл свою самую последнюю гавайскую пьесу о пальмах. Потом пришел Йован Смилянич по прозванию Митар. Митар вытащил из кармана бумажку и прочитал: «Россия победит в войне против Финляндии!» И далее: «Пролетарии, объединяйтесь!» Обо всем этом были фотографии, в том числе и семейные. Все эти фотографии мама берегла, на некоторых вырезала каких-то людей, у снимков получались странные края. Я полагал, что мама из вырезанных фигурок собирается делать детский театр. Тетки спрашивали: «Вырезала?» Мама отвечала: «Помалкивайте!» Приходил человек, предлагал французские замки, мама говорила теткам: «Опять он!» Тетки дрожали: «Боже сохрани!» Одна тетка пересказывала фильм, в котором мужчина говорит девушке: «А сейчас раздевайтесь!» Девушка краснеет, а мужчина говорит: «Спасибо, именно это я хотел видеть!» Тетка тоже покраснела. Все это она рассказывала в полумраке. Мама сказала: «А тебе не обязательно слушать!» Я спросил: «Почему?» Соседи возобновили свои предложения младшей тетке, в этот раз с помощью новых знаков и куклы. На кукле, уже негодной, сосед, как на макете, показывал известные места и точки, интересующие его. Тетка сказала: «Нет!» Сосед принес еще одну куклу, похоже деревянную, потом стал показывать различные действия, производимые этими двумя предметами. Тетка снова сказала: «Нет, нет, никогда!» Меня увели от окна. Я протестовал: «Почему, ведь это игрушки!» Госпожа Мариетта говорила: «Та нога, что на рекламе чулок, так это моя нога!» После нее оставался запах мочи и еще чего-то, сладкого. Госпожа Мариетта сказала мне: «Приходи, я тебе картинки покажу!» Дедушка, стоявший за моей спиной, сказал: «Топай!» В другом углу двора, в бельэтаже, один умер от ангины. Оттуда веяло новыми запахами, все это было очень заразно.