Человек в шинели - Фёдор Андреевич Третьяков

обозначились разрывы. С тревогой смотрел Жиронкин на неуклюжие стальные коробки. Изрыгая огонь, самоходки и танки приближались. До переднего «фердинанда» было метров сто, не больше. За ним бежали гитлеровцы. Младший лейтенант заметил, что немецкие офицеры, угрожая оружием, силой гнали солдат вперед.　

Таяли ряды защитников высоты. На дно окопа свалился Адаев, раскинув руки, не шевелясь, лежал Лебедев. Ранило еще нескольких бойцов. А вскоре случилась беда: умолкло подбитое орудие, из которого в начале боя ловко стрелял расторопный сержант. Но высота держалась…　

И вдруг Жиронкин заметил: как-то странно ведут себя враги, уж больно нагло лезут вперед, громко кричат, переругиваются между собой.　

— Товарищи! Немцы пьяные… — крикнул он по цепи, словно это могло облегчить положение взвода.　

Все ближе и ближе гитлеровцы подбирались к вершине. Уже не один десяток их уложили автоматчики Ликоров и Дремов, еще одна самоходка была подбита бронебойщиками, а фашисты продолжали наседать. Вот они поднялись в атаку, и хотя врагов было во много раз больше, не дрогнули советские богатыри. Свинцовый заслон наших пулеметов и автоматов был настолько плотным, а попадания гранат такими меткими, что врагу снова не удалось прорваться.　

Так захлебнулась вторая атака. Но она была не последней. Была и третья, и четвертая… Немцы хотели во что бы то ни стало овладеть высотой. Они не считались с потерями.　

Под вечер снова атака, пятая за день. На этот раз, правда, гитлеровцы наступали без танков, видимо рассчитывая на то, что и так сумеют сломить поредевший гарнизон защитников высоты. Взвод Жиронкина смог встретить их только гранатами. Больше у бойцов ничего не оставалось. Опустели автоматные диски, легкими стали подсумки: почти не было патронов. Но когда немцы подползли метров на двадцать пять, с вершины одна за другой полетели гранаты. Бросать сверху было выгодно: даже если «промазал», то граната, катясь по склону, все равно найдет, кого поразить.　

Это был отчаянный поединок: смерть заглядывала в глаза каждому. Несколько сот озлобленных лютых врагов и человек двадцать усталых, израненных наших воинов…　

Неравная борьба шла теперь в открытую. Немцы видели: наших немного, но взять их трудно. Враги были так близко, что советские воины били в упор, на выбор. Бросив гранату, приходилось падать в окоп, чтобы не поранило осколками.　

С дикими воплями подбирались к вершине пьяные гитлеровцы, а наши продолжали забрасывать их гранатами. Лица солдат почернели от копоти и пыли, движения стали резкими, торопливыми — чувствовалось колоссальное физическое напряжение. Несмотря на холодный ветреный день, бойцам было жарко… Некоторые из них даже сбросили шинели и шапки-ушанки.　

Таков был этот тяжелый ближний бой за высоту 173,1. Взвод выстоял. Гитлеровцы снова откатились. Гранаты решили исход схватки. Правда, теперь и их больше не осталось. Этого, к счастью, не знали враги.

* * *

Вечером остатки взвода Жиронкина вывели с переднего края. Все герои были представлены к наградам. На высоту пришел стрелковый батальон другого полка. А на рассвете на командный пункт разведчики привели пленного немецкого офицера. Краснощекий, коротконогий, не по годам малоподвижный фашист походил скорее на базарную бабу-торговку. Старый клетчатый платок окутывал большую рыжеволосую голову. Из-под очков в металлической оправе настороженно моргали серые слезящиеся глаза.　

Немец имел жалкий вид и был так напуган, что, взглянув на командира полка Ковнерова, высокого, широкоплечего богатыря, затрясся, словно в лихорадке.

— Я всье, всье оказать, — коверкая русские слова, начал он. — Всье, только жизн…　

Как выяснилось, это был майор — командир батальона, пять раз неудачно штурмовавшего вчера высоту.　

— Ого, очень кстати! — оживился полковник Ковнеров, когда переводчик прочитал документы пленного. — Пусть рассказывает все, только не врет… Спроси номер дивизии, какие потери. Узнай, почему так упорствуют?..　

Пленный отвечал тоненьким голоском, который часто срывался.　

— Дайте ему воды, а то еще расплачется, — брезгливо бросил Ковнеров. — Да пусть снимет с головы платок: противно смотреть.　

Гитлеровец обнажил рыжую голову. Ему подали кружку с водой. После нескольких глотков голос немца немного окреп, стал тверже. Допрос затянулся… Известные штабу полка сведения о противнике совпадали с показаниями пленного офицера.　

Немец рассказал о частях, действующих против нашей дивизии, сколько солдат вчера атаковало высоту. Назвал потери: они были очень внушительны. Пленный волновался, краснел. Он говорил о непорядках в полку, о плохом настроении своих солдат, о письмах, какие получают они из дому.　

В заключение немецкий майор дал нелестный отзыв о своем командире полка, полковнике Швайцере.　

— Когда батальон получил приказ захватить высоту, — переводил переводчик слова пленного, — мои солдаты заявили: не пойдем, русские уничтожат нас всех. Пришлось выдать увеличенную порцию спирта и гнать силой. Но это не помогло: от батальона почти ничего не осталось. А вечером меня вызвал Швайцер и отстранил от командования. Он сказал: плохо воюю.

Я вышел из землянки, на душе было тяжело, не знал, куда деться. Пошел по кустарнику, тут меня и схватили.　

— Сожалеете об этом? — спросил через переводчика Ковнеров.　

— Теперь нет. Мы проиграли войну, — ответил майор. — Я давно это понял… Понял — Россию победить нельзя. У нас несгибаемый, твердый народ. Когда- то в институте изучал историю. Помню разгром шведов, гибель армии Наполеона, гражданскую войну в России. Вы били всех. И вот теперь Гитлера… — Он вздохнул и горестно закончил: — Не один месяц я на русской земле, но характер ваш для меня все же непонятен…　

— Пора бы уже понять, — заметил командир полка и кивнул переводчику: — Это не переводи, бесполезно…　

На походном столике затрещал телефон. Ковнеров взял трубку. Докладывал командир второго батальона. Лицо полковника просветлело.　

— Что? Что? — выкрикивал он улыбаясь. — Уходят от высоты? Хорошо!.. Значит, всыпали крепко!　

Радостный и взволнованный, командир полка поднялся из-за небольшого столика и зашагал по землянке. Она была маленькая: четыре шага вперед, столько же обратно. «Значит, высота оказалась гитлеровцам не по зубам? Хорошо… Очень хорошо!» — тихо приговаривал Ковнеров… А мысли его сейчас уже нацеливались на то, как сделать, чтобы на участке полка прорвать вторую полосу вражеской обороны.　

В углу землянки с поникшей головой стоял пленный майор. Для него теперь все было кончено — он больше не командир, а его батальон полег на скатах высоты, имя которой — 173,1.

АНЮТА

Весна шагала по фронту. Морозные утра уступали　

место солнечным теплым дням. В лесу еще лежал снег, пахло прелыми листьями, а на проталинах под первыми апрельскими лучами солнца уже пробивалась зелень.　

Но войны не касалось пробуждение природы: бой разгорелся с утра. Врагу удалось обойти наши позиции с флангов, и стрелковая рота,