Инициация - Лэрд Баррон

– У меня в policia есть друзья. Они уже на пенсии, поэтому у них масса времени, чтобы помочь вам. Я дам вам их адрес. Обратитесь к ним, и они сопроводят вас, помогут пообщаться с местными, уладят проблемы. У нас прекрасный город. Но в то же время опасный для иностранцев, особенно по ночам. Эти люди, мои коллеги, оградят вас от неприятностей.

– Очень любезно с вашей стороны, сеньор Монтойя. Может быть, мне стоит поговорить с факультетскими преподавателями… С руководителем Трента. Я уже сказал, что даже не знаю, на какие руины они поехали.

Монтойя поднял трубку. Он говорил быстро и нетерпеливо, или так только казалось, и продолжал чертить какие-то каракули, ни разу при этом не моргнув и не отрывая от Дона своего холодного взгляда.

– Прошу прощения, сеньор Мельник. Большая часть администрации уже закончила рабочий день. Секретарь профессора Трента сверилась с расписанием его поездок. К сожалению, никаких раскопок там не значится, и я понятия не имею, о каких загадочных руинах может идти речь. Здесь много необычных мест.

Он вырвал из блокнота страницу и вручил ее Дону.

– Некоторые заведения пользуются дурной славой. Я думаю, вам следует обратиться к Рамиресу и Киндеру.

Судя по уверенному и категоричному тону его слов, Дону здесь больше нечего было делать. Обескураженный, он поблагодарил джентльмена и распрощался, после чего около получаса проплутал по лабиринту подземных уровней, пока наконец служебная дверь без всяких опознавательных знаков не вывела его в мягкий лиловый сумрак улиц. Он взял такси и отправился на поиски полицейских, следуя указаниям Монтойи. Таксист нахмурился, увидев адрес, и что-то угрюмо пробормотал, но все-таки выжал сцепление, рванул с места и принялся лавировать по лабиринту городских улиц. Дону оставалось лишь утирать ручейки пота, струящиеся по щекам, и отчаянно сжимать петлю ремня.

Шофер высадил его в незнакомом, почти неосвещенном квартале в одном из районов, который Дон не узнал бы и в свете дня. Улица была немощеной, и все вокруг покрывала белая пыль, которая становилась серой в сгущающихся сумерках. В зарослях бурьяна вдоль дороги кралась кошка, ветерок лениво шуршал складками мексиканского флага, свисающего с перил пустынного балкона. Где-то вдалеке кричали друг на друга мужчина и женщина, из единственного освещенного окна седьмого или восьмого этажа доносились отголоски музыки и закадрового смеха какой-то радиопередачи. Это внушало тревогу – Дон уже успел привыкнуть к шуму и суете большого города, с его суматошной толпой жителей, плотно утрамбованных, как муравьи в муравейнике. Такая тишина и пустота казались неестественными, пугающими, оглушающими.

В просвете между ветхими, покосившимися кирпичными домами виднелись отсветы городских огней. Они казались далекими, как созвездия, холодно мерцающие в вышине. Это небесное сияние позволило Дону пересечь изрытую колдобинами улицу и кое-как различить номера домов. Никаких названий – только числа, отпечатанные на табличках или просто выведенные краской на штукатурке или дереве – да и то не везде. Улочки походили на зияющие провалы пещер, от них исходил такой сильный запах мочи и гнили, что у Дона заслезились глаза, засвербило в носу, и ему пришлось прикрыть рот платком. Кто-то шепотом окликнул его из темноты. Крышка мусорного бака покатилась наперерез через дорогу, балансируя на ребре, набирая и набирая скорость.

– Ох, Мишель, – выдохнул Дон и заторопился, невзирая на все опасности.

Вскоре он решил, что нашел нужную дверь, так как белая краска сходила клочьями с прогнившей деревянной поверхности, словно отмершая кожа, а еще по той причине, что это была единственная дверь в стене: остальное пространство было занято трещинами, размытыми граффити и немногочисленными железными решетками на окнах. Дверь без ручки плотно вписывалась в проем, проржавевшая замочная скважина ожидала ключа, которого у Дона не было. Он устыдился паники, заполнившей его, как гелий заполняет воздушный шар, и тут невидимка из переулка снова подал голос, на этот раз чуть громче. Перед глазами Дона было только переговорное устройство со стершимися буквами, ни одного такси в поле зрения, ничего, кроме акров и акров пространства, бессчетных рядов зловещих зданий. Дон принялся жать на кнопки. Через некоторое время, после нескольких сброшенных звонков, невнятных ответов и просто статического шума, во чреве здания прожужжал зуммер, отвратительная белая дверь со щелчком открылась, и Дон прошмыгнул внутрь.

С другой стороны двери ручка тоже отсутствовала. «Ну и что теперь?» – произнес Дон. Его голос раскатился по пустому коридору неприятным эхом. В вестибюле с полуобвалившимися стенами, освещаемом зеленовато-красным светом, который сочился сквозь какую-то дальнюю щель, стоял почти такой же тошнотворный запах, как в переулке. Пол был выложен мешаниной из гравия, шифера и керамической плитки, местами разбитой и усыпанной осколками стекла, обрывками упаковки и клочками листовок. Рыхлые стены рябили от выбоин, из проломов торчала проржавевшая арматура. Шаткая металлическая лестница спиралью уходила вверх, вверх, в зелено-красный полумрак. Приглушенные звуки радиопрограммы, отголоски которой он слышал снаружи, доносились с невидимых верхних этажей.

Освободившемуся от ледяного взгляда сеньора Монтойи, Дону с каждой секундой все меньше нравилась вся эта затея. В таком месте тупого американского недотепу легко могли подстерегать какие-нибудь бродяги, чтобы скрутить его и требовать выкуп или попросту убить и сбросить труп в канаву. Дон всерьез задумался, не лучше ли рискнуть прогуляться по неосвещенным улицам в поисках полицейского участка или телефонной будки, дозвониться до консульства и привлечь к этому делу самые высокие инстанции. Оставалась, однако, небольшая закавыка в виде отсутствия дверной ручки или какого-либо очевидного способа убраться из этого убогого подъезда.

В разгар его сомнений лязг тяжелой двери, распахнувшейся наверху, эхом раскатился вниз по лестничным пролетам, и музыка и закадровый смех стали в три раза громче. Заскрежетали ступени под чьей-то неторопливой поступью. Прошло несколько минут. Из сумрака наверху донесся мужской голос:

– Эй, гринго. Тащи свою задницу сюда, pronto[6]!

– А с кем имею честь? – спросил Дон, который был все-таки не настолько доверчив, чтобы углубиться еще больше во тьму, не удостоверив прежде личность говорившего. Выкупы и канавы, выкупы и канавы. Возможно, уже слишком поздно.

– Слушай, amigo[7], это опасный район. По улицам бродят muchachos [8], которые жаждут перерезать тебе глотку или поиметь тебя в лилейно-белую задницу, и они попытаются попасть внутрь. Я не собираюсь торчать тут всю ночь. Пошли!

По манере говорить мужчина не был похож на латиноамериканца, и это обескуражило Дона, но потом он припомнил, что Монтойя называл своих знакомых Рамирес и Киндер. С точки зрения этимологии, Киндер звучал вполне по-европейски, чем Дон и удовлетворился, тем более на фоне тревожной перспективы появления головорезов, желающих добраться до его задницы или перерезать глотку или сделать сначала одно, потом другое. В дверь подъезда постучали, затем о дерево заскребло нечто, похожее на гвоздь или нож. Дон в три-четыре прыжка взлетел на площадку второго этажа. Он остановился перед человеком в тюрбане, шелковой блузе с треугольным вырезом, хлопчатобумажных шароварах и засаленных сандалиях.