Инициация - Лэрд Баррон

Он достал перо и пергамент и дрожащей рукой нацарапал буквы, увиденные им на табличках.

– До чего странное и уродливое имя, – произнес Шпион, который так напился, что все двоилось и мерцало перед его мутным взором. Он уставился на пергамент и подумал с мрачной радостью, что, если разобраться, в этом имени была своя скабрезная логика: оно бесцеремонно намекало на смехотворный рост Карлика и на его мятое, как плохая одежонка, тельце. Демон-шут. Вот умора.

– Под стать странному, уродливому недомерку, – отозвался Торговец. – Хотя, полагаю, Карлика больше нет на свете, а в его шкуре теперь обитает нечто совсем другое.

– Если со мной случится самое плохое, пообещай, что сообщишь имя Карлика Королеве. Утром я отправлюсь в столицу по Западной дороге. Ты должен отправиться обходным путем. Один из нас может выжить и донести то, что мы узнали.

– Разумеется, – отозвался Торговец. – Боже, храни Королеву.

– Боже, храни Королеву. Но какой из богов?

Свеча замигала и погасла.

Шпион лежал, совершенно беззащитный, привалившись к теплому собачьему боку. Пес храпел. Храпел и Торговец. Скрипнула дверь, затем половица. Послышался мерный, тяжелый стук падающих капель, затем шлепанье босых ног. Темнота источала запах меди, а сердце Шпиона билось слишком часто.

Ее голос прозвучал у самого уха:

– Вот мы и встретились вновь. Время и в самом деле – извивающееся, голодное кольцо, ползущее червем сквозь реальность. Оно съедает все, миленький мой.

Он попытался заговорить, предупредить криком. Но опоздал.

В холодном утреннем свете Торговец проснулся и не обнаружил в комнате никого, кроме собаки. На полу виднелись кровавые отпечатки ног. Никаких других следов Шпиона. Торговец поспешил покинуть проклятую деревню, взяв с собой тоскующего пса. Он шел днем и ночью, доводя себя до изнеможения, чтобы поспеть к назначенному времени. Проявив чудеса упорства и полагаясь на Провидение, он достиг королевского двора и доставил весточку всего за несколько часов до истечения срока. После этого, невзирая на приставленный отряд вооруженной стражи, он исчез из гостевых покоев, и больше его никогда не видели.

Вопреки позднейшим легендам о последней, решающей встрече Королевы и Карлика, его пророчество сбылось в точности: знание его имени не спасло ни Королеву, ни кого бы то ни было другого.

В первый раз Дональд Мельник оказался на волосок от смерти, когда приезжал в Мексику, хотя потом он начисто забыл об этом, если не считать снов, которые таяли в первые же мгновения после пробуждения. Однако тело его помнило. Помнила его кровь и черный омут его подсознания.

Весной они с женой отправились в отпуск в Мехико. Мишель приезжала сюда в энный раз, он – в первый. Один из коллег Мишель, некий Луис Плимптон, человек с большими связями, который уже долго жил здесь, занимаясь исследованиями, подергал за нужные ниточки и устроил их в номер люкс фешенебельного отеля. Великолепный вид сверху на море садов, шелковые простыни, пушистые полотенца, свежие фрукты, дорогой кофе, бесплатные бренди и «маргариты». Распахнув двойные двери красного дерева, Дон окинул взглядом серый кафель, мраморные статуи, золотую отделку и, недоуменно вздернув бровь, посмотрел на Мишель. Она лишь улыбнулась и посоветовала дареному коню в зубы не смотреть.

Утро обычно начиналось с плотного завтрака, затем прогулки с экскурсоводом по историческим кварталам, обеды за столиком на тротуаре, потом ужин и шоу в ночном клубе отеля, где приглашенные таланты из Вегаса сладким пением соблазняли туристов пропустить еще по стаканчику. Дни были неописуемо прекрасны, ночи исполнены неги. Они часто занимались любовью, не чувствуя усталости: связывали себя шелковыми шарфами, надевали повязку на глаза, в шутку предлагали заплатить горничной, чтобы она поучаствовала в их играх. Они пили больше, чем нужно, и в кои-то веки не говорили ни о карьере, ни о том, что после семи лет брака пора бы завести детей – ни об одной из тех серьезных вещей, которые обсуждали на трезвую голову. Все это напоминало второй медовый месяц и продлилось неделю. Одна из лучших недель в его молодой жизни.

Однажды утром, когда они лежали, сплетясь телами и еще не отойдя от возлияний прошлой ночи, Мишель позвонил некто Бьорн Трент (как с трудом разобрал Дон), профессор Университета Мексики, насчет раскопок, которые велись в руинах неподалеку, к югу от городской черты. Что-то по работе? Или очередные россказни об исчезнувшем племени, которым она так увлекается последние несколько лет? Он так и не понял до конца, что она имела в виду: что оно исчезло, как племя майя, или что его проморгали антропологи, не сумев вычислить маршруты его сезонных миграций.

Хотя он разделял ее любовь ко всему загадочному и мистическому, энтузиазм, с которым она работала, вызывал у него тревогу. Лженаука – прямая дорога в ряды безумных маргиналов. А ведь ей еще и приходилось быть женщиной в мужском мире…

Ответа он не дождался. Она бросила трубку, чмокнула Дона на прощание и, на ходу одеваясь, вылетела из номера. Она не давала о себе знать два дня и две ночи. Этот случай многое изменил в их отношениях, в первую очередь в том особенном раскладе сил, который существует в любой паре, хотя до конца последствия стали понятны только через много, много лет. Хороших вещей иногда приходится долго ждать, не так ли?

Уже вечером он начал беспокоиться, как бы с ней чего не случилось. Дон проделал все, что положено встревоженному супругу, – позвонил в университет, где его последовательно отфутболили несколько нервных секретарей и интернов, ни один из них не проявил ни малейшего интереса к его проблеме, ни один не знал никакого профессора по имени Бьорн Трент. Ослабив галстук и расстегнув рукава рубашки, Дон валялся на краю постели, прижимая к уху телефон, курил сигарету за сигаретой, сжимая их между пальцами, а между тем солнце клонилось к горизонту и номер погружался в сумерки, пока его не поглотила тьма, нарушаемая лишь вишневыми вспышками сигареты и отраженным светом городских огней, плавно покачивающихся на стенах спальни.

Погода испортилась, рассвет пробивался сквозь серое подбрюшье дождевых облаков, заливая их багрянцем. В воздухе пахло креозотом и горелой смолой. Дон, в чем был, добрел до бистро на углу, выпил горького кофе, пососал ломтик грейпфрута, отдававшего еще большей горечью, раздумывая о том, что надо бы поставить в известность консульство. Его останавливало только одно: все это было в общем-то в духе Мишель. В прошлом она уже выкидывала похожие коленца, хотя и не такие странные, оправдываясь тем, что пропустила по пивку со старым приятелем или ее занесло бог знает куда, а что-то объяснить или хотя бы поставить в известность бедного паникера Дона ей было недосуг. Под влиянием минуты она становилась порывистой, как ветер, и такой же равнодушной к чувствам Дона.

Вот он и торчал в кафе, посасывая свой грейпфрут, и смотрел на дождь, терзаемый одновременно мрачной обидой от того, что им пренебрегли ради какого-то Бьорна, и страхом, что случилось ужасное – авария, стычка с солдатами или полицией, и, может, Мишель лежит сейчас в полубессознательном состоянии на убогой больничной койке или сидит под замком в какой-нибудь деревенской тюрьме, отчаянно ожидая спасения. Он то кипел от злости, то начинал паниковать. Голубь, с важным видом проходя мимо, нагадил ему на ботинок.