Наш человек в Киеве - Евгений Львович Зубарев

с плеча. Он отменно смотрелся на фоне своей толпы – грустный, замёрзший, унылый мужичок в драной кепке и с подклеенным синей изолентой мегафоном.

– Кличко дал приказ всем журналюгам: нигде про нас ничего не рассказывать! – пожаловался он мне. – Никто не пришёл, видите. Журналисты у нас прислуживают власти, не осталось в Киеве честной прессы.

– Ну что ж, вот вам честная пресса, давайте, рассказывайте, в чём у вас проблема, – обрадовался эксклюзиву я, вставая поудобнее перед ним и выстраивая кадр поудачнее.

– А вы что за пресса, откуда? Больно говор у вас подозрительный. Вы, простите, случайно не москаль? – выдохнул он мне в лицо застарелым перегаром, попутно сканируя меня и мою камеру красными тревожными глазками.

Я мысленно грязно выругался, но вслух выразился аккуратнее:

– Громадянин, твою мать! Ты хочешь, чтобы о ваших проблемах узнали в обществе или нет?! Чего ты боишься, если у тебя вроде и так всё уже отняли, что могли?!

– Точно, москаль. Наши так не говорят, – уверенно подытожил он и повернулся к своим.

– Вот этому никаких интервью не давайте! – закричал он в мегафон, указывая на меня пальцем. – Это москаль, он проник к нам из Москвы, не верьте ему!

Толпа возмущённо загудела, а из группы полицейских ко мне смело шагнули сразу двое:

– Документы предъявите, гражданин, – сказали они мне по-русски.

Я опустил камеру и выудил из-за пазухи удостоверение болгарского радио. Мужик с мегафоном стоял рядом, вытягивая шею, чтобы лучше всё видеть.

– А, так це ж болгарский журналист. Работайте спокойно, – с видимым облегчением и поэтому громко сообщил всем молоденький сержант, возвращая мне удостоверение.

– Ошибка вышла, громадяне! Можно с этим разговаривать, це болгарский журналист. Не москаль! – снова поднял мегафон мужичок.

Из злобной мстительности я не стал записывать с ним интервью, хоть он и ходил за мной потом по пятам, откровенно напрашиваясь.

Я нашёл в толпе милую бабушку, которая так обрадовалась камере и моему вниманию, что стала рассказывать мне всю свою жизнь.

Я узнал, что у неё дочка и внучка живут в Ростове, а сама она «после заварухи» не рискнула уезжать из Киева, потому что ждала от застройщика оплаченную ещё в 2013 году квартиру. Акция обманутых дольщиков, вот что это было.

– Мне смешно слышать, как вас тут москалём обзывали. Они все запуганы, дурачки, не понимают, что не москали для нас самый страшный враг. Самый страшный враг – это наше правительство, наша бандитская власть, – заявила женщина в камеру.

Я удивился этой смелости, но она спокойно и честно мне все объяснила:

– Я уеду отсюда к лету. Всё уже ясно, не будет тут никогда ни порядка, ни спокойствия. И квартиры мне, конечно, не видать, я же не дура, всё понимаю…

Потом за мной начал ходить какой-то жуткий зловонный бомж в солдатской шинели и кирзовых сапогах, но в вязаной шапочке вместо аутентичной ушанки.

– Позвольте, я дам вам интервью, пан журналист, – с застенчивой улыбкой предлагал он.

Сначала я брезгливо отмахивался, но потом мне стало интересно, и я спросил его, о чём он хочет рассказать.

– Есть большая проблема в Киеве. Но про неё почти не говорят, власти скрывают, Порошенко лжёт.

Заинтригованный, я всё-таки поднял камеру на плечо и поставил его в кадре на фоне толпы, как раз начавшей скандировать что-то злобное в адрес властей.

– Я вижу только одну проблему в нашем городе, – сообщил мне этот фрик с абсолютно серьёзным выражением на мятом лице. – Мировая популяция кенгуру насчитывает свыше тридцати миллионов особей, так? А в Киеве проживает всего три миллиона человек. Если кенгуру решатся, наконец, напасть на нас, каждому киевлянину придётся драться с десятью кенгуру одновременно. Я не уверен, что мы сможем выиграть эту битву. Вы вообще видели, как дерутся кенгуру? Лучше бы вам этого не видеть, это страшное зрелище. Донесите нашу озабоченность по этому поводу до кого следует в Москве, пожалуйста. Пусть Путин пришлёт к нам своих вежливых зелёных человечков, и они помогут нам победить этих сраных кенгуру. Иначе мы все погибнем, вы хоть это понимаете?

Я молча снял камеру с плеча и пошёл обедать.

Глава 5

Возле Верховной Рады на грязном заснеженном асфальте клубилась толпа, точнее, две чётко различимые толпы: одна – с красными флагами и надписями «5.10», другая – с чёрно-жёлтыми флагами, а также украинской и нацистской символикой.

Толпу с красными флагами окормлял со сцены посредством огромных аудиоколонок миллионер Геннадий Балашов. Я сразу узнал его, хотя до сих пор только слышал про «украинского Жириновского».

Он стоял на скамейке перед толпой соратников в роскошном длинном чёрном пальто и с видимым отвращением смотрел на запрокинутые к нему лица.

– Украинцы, учитесь работать! Вот подошли ко мне и спрашивают, что делать – денег нет, пенсии нет. Да, надо брать в руки котомку, чемодан с товаром и торговать, не стесняться. Корону снять с головы украинцу надо. Надо перестать орать, что мы тут пассионарная нация. Никто нас в мире не считает пассионариями. Нищетой нас считают. В Польше последние места дают, потому что украинец ничего не может. Вот до чего нас довели. А нам кричат: «Слава Украине!» «Позор Украины» – вот во что мы превратились. Мы с вами позором стали всего человечества, потому что давно ничего не производим, кроме дерьма!..

Я пробился поближе, пытаясь увидеть и зафиксировать гневную реакцию толпы на обидные слова, но вокруг меня никто и не думал обижаться. Люди внимательно слушали и даже аплодировали в коротких паузах своему кумиру.

Впрочем, националисты, конечно, подобных речей не стерпели. Со стороны их митинга к Балашову вдруг направилась группа упитанных боевиков в чёрных куртках, послышались было звуки ударов, но быстро выяснилось, что миллиардер готов и к такой дискуссии. Из припаркованных рядом машин высыпали крепкие молодые люди в чёрных шапочках с надписью белым «5.10». Они рванули наперерез нацикам, встретив их возле скамейки, и там, под одобрительные возгласы своего хозяина, принялись профессионально и жёстко лупить неповоротливых чубатых неонацистов.

Я только поднял камеру на плечо, как почувствовал толчок в спину.

– Не надо это снимать, хлопчик. Не расстраивай меня.

Позади меня стоял очередной спортсмен в шапочке «5.10» и хмурил страшное, испещрённое старыми шрамами лицо, пока я возвращал камеру на место.

Тогда он показал мне большой палец и, ловко ввинчиваясь в толпу, энергично устремился к месту сражения.

Впрочем, там уже всё было кончено: националисты, хотя и продолжали выкрикивать что-то злобное и угрожающее, отступали к Мариинскому парку, утаскивая с собой раненых товарищей. Спортсмены их не