Наш человек в Киеве - Евгений Львович Зубарев

class="p1">– Всех не запугаешь! Всех не забьёшь! Рабочий класс победит!

– Так ведь ты сам видишь: всех коммунистов здесь, в Киеве, уже запугали и забили, – указал ему я на очевидный факт.

– Значит, я тоже погибну. Коммунистам не привыкать отдавать жизнь за свои идеалы…

С таким персонажем, как этот правоверный коммунист, я столкнулся впервые в жизни. То есть я, конечно, встречал идейных граждан, но вот чтоб два года с момента нацистского переворота публично высказывать то, что здесь, в Киеве, боятся проговорить шёпотом на кухне…

Такой отваги я не видел ни в одной из своих командировок по миру, включая Китай, Сомали или Венесуэлу. Это можно было бы сравнить, например, с выходом коммуниста с красным флагом к зданию рейхстага в Берлине в 1940 году. Тамошние гестаповцы, конечно, немного удивились бы, но дальше бы действовали без задержки по отработанной схеме – подвал, допрос, тюрьма, расстрел или лагерь смерти. В современном Киеве эта схема не сильно отличалась, но вот же чудо – коммунист Андрей стоял передо мной вполне себе живой, разве что слегка отбитый на голову.

– Пойдём куда-нибудь в кафе, поболтаем? – предложил ему я.

Он замешкался, и я догадался, почему.

– Не волнуйся, я угощаю.

– Мне не нужны подачки, – высокомерно ответил он, но слюну сглотнул.

– Это будет платой за интервью, обычное дело, не переживай, – успокоил его я. Он недолго раздумывал. По пути я уговорил его свернуть красный флаг и засунуть его в мой чехол со штативом.

Мы прошли метров триста в поисках подходящего заведения, пока он сам не подсказал мне место:

– Вот там хорошая столовая, дешевле, чем везде, и вкусно кормят.

Заведение оказалось без названия, но действительно популярное – нам пришлось отстоять очередь к стойке с подносами и едой, а потом очередь к кассе. Но результат был выше всяких похвал.

Первые минут десять мы оба молча и жадно ели – я никогда в жизни не пробовал такого наваристого аппетитного харчо и таких сочных пирожков с жареными потрошками, а когда перешёл к фаршированным кабачкам, просто погрузился в гастрономическую нирвану. Причём стоило мне это все меньше пяти долларов за нас обоих.

– Я, пожалуй, теперь только сюда буду обедать приходить, – начал я разговор, заметив, что Андрей доел второе блюдо.

Он кивнул, аккуратно обмакнув салфеткой тонкие губы.

– Сюда многие наши ходили. Хозяин был сочувствующий. Но после заварухи нас попросили сюда не ходить. По одному ещё можно, а чтоб собрания пролетариата проводить – уже нельзя.

Я оглядел зал. В глубине дверей, ведущих в кухню, показалось бледное округлое лицо с тревожными мелкими глазками, буравящими наш столик.

– Да, это он. Смотрит, волнуется, – не поднимая головы, сказал Андрей. – Но всё в порядке, мы же не проводим собрание, мы просто поесть пришли.

– Может, тебе уехать отсюда стоит? Ты молодой, здоровый, в любой стране нормально устроишься, – предложил я.

– Уехать – значит сдаться, – начал заводиться он, поднимая голову. – Нацики захватили власть в Германии, когда все уехали.

– Так ведь отсюда, с Украины, тоже все уехали уже – три миллиона эмигрантов за два года. С кем ты остался, никого нет уже из твоих товарищей, сам же видишь, – удивился я.

– А может, и уеду, – признал он вдруг, опустив голову. – Просто я и тут никому не нужен, а за границей – тем более. Вот приеду я к вам в Россию, и что? Будто если я у вас в России начну за коммунизм агитировать, я что, не огребу? Огребу, ещё как, видел в новостях, как у вас коммунистов метелят полицаи на демонстрациях.

Я пропустил мимо ушей очередное разоблачение себя как москаля, но за свободу слова в России вступился:

– У нас как минимум три легальные коммунистические партии действуют вообще-то. Одна, кстати, в парламенте представлена, из бюджета официально финансируется. Ходят себе на Первое мая толпами во всех городах, никто их не метелит. Метелят экстремистов всяких. А официальных коммунистов из КПРФ никто не обижает, не выдумывай.

– Да разве же это коммунисты, – горько отозвался он. – Это же типичные ревизионисты и соглашатели, капиталистические подпевалы и оппортунисты. Хуже того, они антисемиты и религиозные фанатики. Где там у них коммунизм, в каком месте?

– Тебе не угодишь. Но в любом случае нацикам в России такой воли не дают, как здесь. Националистов в России не видно и не слышно сейчас.

– Насчёт этого – согласен, нациков у вас прижали. Но ведь Путин не вечен. Что будет, когда он уйдёт? У вас тогда начнётся такая же херня, как и здесь.

– Не начнётся. Нам уезжать из страны уже некуда, так что порядок наведём по месту жительства.

– Мы вот тоже думали, что наведём порядок сами. А когда нацики начали наших людей по одному вылавливать и убивать, как-то не нашлось адекватного ответа.

Он помолчал, а потом произнёс с какой-то тёмной, искрящейся злобой:

– Нам бы нужно было тоже их убивать, понимаешь? А мы все струсили. Надо было тоже убивать! Их же было сначала немного, ну, сто, ну, двести отморозков. Надо было их просто убивать, мразей, они бы быстро кончились!

– Да вам бы полиция не позволила. Здесь только нацикам можно убивать…

– Это верно, полицаи за них, – согласился он. – У нас в итоге к маю 2014 года, ещё даже до того, как они сожгли людей в Одессе, была перебита вся верхушка. Ну, то есть, кого убили, кого искалечили, кого запугали, а кто бежал. Мы вот в Киеве тогда остались без руководства вообще…

Он снова замолчал, внимательно рассматривая свои исцарапанные руки. Я не торопил его. Больше всего мне хотелось достать сейчас камеру и снять для наших избалованных зрителей эти настоящие, живые эмоции, но было понятно, что это невозможно.

– У вас же оставались какие-то авторитетные персонажи в руководстве компартии, – сказал я осторожно.

– Да, были, конечно, разные фигуры, но они на самом деле ничего не решали. Они только ныли в президиумах, что ай-ай-ай, «наступает фашизм», «мы все как один должны остановить его». Особенно красиво это получалось у них на международных конференциях. Знаешь, как это бывает где-нибудь в Германии, в тепле и безопасности. «Европа должна вспомнить, к чему приводит поддержка фашизма», и прочее бла-бла-бла. А Европе было насрать – у неё свои задачи, и среди них нет такой задачи, как борьба с фашизмом на Украине. Европе интереснее другое. Фашисты им безразличны, больше того, фашистов они прямо поддерживают, дают им деньги, оружие, всё что угодно!

Он распалился, снова гордо поднял лохматую голову, привстал из-за стола,