Последние часы в Париже - Рут Дрюар

наклоняя ее так, что водянистый суп пролился обратно в миску.

– Так хочется чего-нибудь вкусненького.

– Для начала нам нужно избавиться от бошей. – Я выудила из супа кусочек картофеля.

– Когда это будет? – Изабель вздохнула. – Они всегда были здесь?

Ей было всего шесть, когда они прошли маршем по Елисейским Полям; теперь, в свои десять лет, она едва помнила время до их прихода в Париж. Мои мысли обратились к Фредерику, моему жениху, которого четыре года назад отправили вместе с другими французскими солдатами защищать линию Мажино. Но ее невозможно было защитить от немецких танков. Фредерик так и не вернулся. Больше всего меня огорчало то, как он уходил на войну: так охотно, с таким энтузиазмом. Такой глупо наивный. Какая пустая трата жизни.

Мне часто снилась еда; мягкое печенье «мадлен», тающее во рту, круассаны, которые я разламывала, растягивая пальцами нежнейшее тесто. В то утро мне снились pains aux raisins[25], когда что-то разбудило меня. Я снова закрыла глаза, надеясь вернуться в сон, но пустой желудок воспротивился. Так что вместо сладких снов я побрела на кухню в поисках нашего «фирменного» кофе – цикория с желудями, – надеясь, что он облегчит муки голода.

– Bonjour, Элиз, – поприветствовала меня мама, чмокнув в щеку. – Мадам Дюмезон вчера принесла кое-какую одежду; ей надоело, что ненужные вещи занимают столько места в шкафу. Если хочешь, можешь отнести их в UGIF.

– Merci, Maman.

Она ответила на мою благодарность легким кивком, но ее губы были поджаты.

– Если ты настаиваешь на продолжении своего волонтерства. – Она пристально посмотрела на меня. – Я знаю, ты думаешь, что помогаешь бедным еврейским сиротам, но эти приюты создали только для того, чтобы следить за евреями, и за тобой будут следить, если ты продолжишь ходить туда.

– Я знаю, но у этих детей больше ничего нет, без нашей помощи они умрут от голода.

– Просто будь осторожна, Элиз. Нам не нужны неприятности.

Я помолчала, задаваясь вопросом, догадывается ли она о том, что у меня на уме, но потом отбросила эту мысль. Если бы мама знала, то не отпустила бы меня. Я быстро выпила свой эрзац и отправилась в путь с двумя коробками одежды. Свернув на рю Сен-Жак, я увидела группу женщин возле парикмахерской; волосы у всех были убраны под тюрбан. Этот головной убор позволял экономить на мытье головы и выглядел довольно шикарно в некотором смысле. Не то чтобы я сама стремилась к шику – наоборот, предпочитала носить короткую стрижку и брюки, что угодно, лишь бы избежать внимания немецких солдат.

– Vos papiers![26] – Двое патрульных преградили мне путь.

Я остановилась, сердце бешено колотилось. Погруженная в свои мысли, я попросту не заметила патруль.

– Oui, messieurs[27]. – Я бросила коробки на тротуар и полезла в карман за удостоверением личности. Тот, что повыше, выхватил его у меня. Затаив дыхание, я наблюдала, как он внимательно изучает документ, и ждала, пока мне вернут мою бумажку, но патрульный не торопился.

– Что в коробках?

– Одежда для UGIF. – Я старалась, чтобы мой голос звучал ровно.

– Откройте их.

Мои пальцы дрожали, пока я вскрывала картонную коробку, чтобы предъявить ее для обыска. Старший передал напарнику мое удостоверение личности и запустил обе руки в коробку. Струйка пота побежала по моей спине, пока он шарил в ворохе вещей, вероятно, надеясь найти что-нибудь ценное вроде радиоприемника или, может, бумаг, содержащих секретные сведения. Он выглядел разочарованным – его цепкие пальцы не наткнулись ни на что, кроме детской одежды.

Напарник вернул мне удостоверение личности.

– Пойдем. – Он подтолкнул старшего локтем. – У нас есть дела поважнее.

Они даже не стали возиться с другой коробкой и оставили меня стоять столбом, а сами пошли прочь, видимо, в поисках более крупной добычи. Я подождала, пока утихнет пульс, прежде чем поднять коробки, но так и обливалась по́том всю дорогу до самого приюта. Почему они остановили меня? Неужели я под подозрением? Или они догадывались о том, что я задумала? Слова мамы звенели у меня в ушах: «Просто будь осторожна, Элиз. Нам не нужны неприятности». Я знала, что подвергаю риску не только себя, но и маму с Изабель, без их ведома или согласия.

С тяжелым сердцем я свернула на рю Клод Бернар. Входная дверь оказалась заперта, и пришлось постучать, чтобы меня впустили. Лия открыла дверь и приняла у меня коробки. Не говоря ни слова, она кивнула в сторону Анаис, склонившейся над двумя маленькими мальчиками. Держась за руки, те стояли возле голой серой стены, местами облупленной. Младший прикусил нижнюю губу, как будто в сосредоточенности, при этом ковыряя отслоившуюся краску. На щеках старшего мальчугана высохшие слезы проложили соленые дорожки, и я знала, что он сдерживает новые потоки ради своего брата. Он смотрел на меня с самоуверенностью взрослого, видимо, уже приняв на себя роль главы семьи.

– Как тебя зовут? – спросила я.

– Исаак.

– Сколько тебе лет, Исаак?

– Восемь.

– А твоему брату?

– Четыре.

– Я – Элиз. – Я протянула ему руку для пожатия, обращаясь с ним как с мужчиной, кем он и должен быть. – А тебя как зовут? – Я повернулась к младшему брату. Он уже убрал руку со стены и засунул большой палец в рот, наблюдая за мной с подозрительностью.

– Его зовут Даниель, – ответил за него Исаак.

Я дала каждому по леденцу. Исаак сунул свой в карман, едва взглянув на меня. Я предлагала крошечный пластырь на его зияющую рану – конфетку за украденное детство, – и мы оба это знали. Даниель возился с оберткой, и брат забрал у него леденец, аккуратно снимая липкую бумагу, прежде чем вернуть конфету. По тому, как Даниель запихнул ее в рот и захрустел ею, я догадалась, что он голоден. Я вспомнила о яблоке, что хранила в кармане со вчерашнего дня. Одна мысль о нем унимала остроту голода, который никогда не покидал меня. Я вытащила яблоко, и глаза мальчишек широко распахнулись, что заставило меня задуматься, когда они ели в последний раз. Я протянула яблоко Исааку.

– Merci. – Даже не взглянув на угощение, Исаак отдал его младшему брату. Я смотрела, как Даниель откусывает большой кусок, затем еще один. Он уже собирался сделать и третий укус, когда вдруг замер и посмотрел на Исаака большими печальными глазами, после чего передал ему яблоко. Мне захотелось обнять малыша, но вместо этого я открыла коробки, которые принесла, и раздала одежду женщинам.

– Эти двое уходят следующими, – прошептала Анаис, забирая у меня детскую рубашку. – В это воскресенье.

Мне