Тамерлан - Александр Сегень

Искендер широко распахнутыми глазами смотрел на Тамерлана, наслаждаясь зрелищем зверя, томящегося по добыче. Это был он, тот самый царь-кровопийца, о котором он сегодня начал писать свою потайную повесть. Он сидел перед ним почти неподвижно, лишь взмахивая живою левой рукой, но казалось, что он и впрямь тигр, который мечется по клетке, мечтая вырваться из нее и вцепиться в глотку всему человечеству.

Вдруг Тамерлан схватил себя за горло, захрипел и откинулся к подушкам. Мирза Искендер бросился к нему на помощь, но услышал хриплое:

– Не беспокойся!

– Подать воды или айрана?

– Глоток вина.

«Так я и знал», – мысленно усмехнулся мирза, отправляясь за вином. Спустя полчаса, выпив три полные пиалы красного румского вина, великий завоеватель мира уже вовсю спал, тревожно всхрапывая и надувая свои и без того толстые губы.

– Отвечай же мне, хромой дурак, как смеешь ты не бояться меня?

Тут он увидел ее. Она стояла посреди степи, голая безобразная старуха, с лицом, искаженным злобою. «Бабушка Фатуяа, – хотел сказать он ей, – почему же я должен бояться тебя? Ведь тебя уже давным-давно нет на свете», – но язык у него окаменел и не двигался, а из глубины души вставал стон ужаса, поднимался по пищеводу, заполнял глотку, гортань и – хрипло вываливался наружу из оскаленного рта.

Он открыл глаза и увидел потоки крови, льющиеся сверху вниз, и лишь в следующую секунду зрение представило ему настоящую картину бытия – интерьер царских покоев в самаркандском дворце Баги-Бигишт[29], хорасанские ковры темно-синих тонов с изысканными мелкими узорами, развешанные по стенам щиты и пики, потолок, изукрашенный дивными арабесками, а на фоне всего этого – лица клевретов. Взгляд мирзы Искендера спрашивал: «Снова? тот же сон?», глаза здешнего векиля Семендара вопрошали: «Можно ли обратиться?», очи остальных просто пожирали владыку с нескрываемой любовью.

– Ну, – рыкнул Тамерлан, – кто первый из вас подаст голос, чтобы я знал, что вы не призраки?

– Позвольте мне, – пропищал векиль своим евнуховским голосом.

– Валяй.

– Минбаши[30] Джильберге Йохан просится с весьма важным сообщением. Но уже наступает время для совершения субха…

– Обойдусь сегодня без утреннего намаза, – сердито ответил Тамерлан. – Чем больше я молюсь, тем более поганые сны мне снятся. Начинайте переодевать. А минбаши пусть войдет, как только я буду одет.

Все же, одевшись и умывшись, эмир поднес к лицу левую ладонь и, словно читая с нее что-то на ней написанное, трижды произнес:

– Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед – пророк его.

В этой позе и застал его светловолосый минбаши Джильберге, как его называли чагатаи в Мавераннахре, а настоящее имя этого человека было Иоганн Шильтбергер; немец по происхождению, этот прирожденный вояка был взят в плен в битве при Анкаре, где доблестно сражался на стороне султана Баязета, честно отрабатывая свой высокий заработок наемника. Узнав о подвигах этого белокурого гиганта, Тамерлан предложил ему службу в своей армии, но тот благородно отказался под тем предлогом, что нанимался к Баязету и потому должен делить с Баязетом плен. Однако вскоре пленный султан скончался по пути в Самарканд, и тогда Шильтбергер, считая отныне себя свободным от обязательств, согласился на предложение Тамерлана, получив для начала чин унбаши. Спустя год он уже сделался юзбаши[31], а в этом году получил под свое командование тысячу воинов. Так быстро мало кто взбирался по лестнице военной карьеры, но у Тамерлана было свое, особое отношение к иностранцам, служащим ему верой и правдой. Он рассуждал так: если найти весьма ценного человека со стороны и как следует приручить его, он будет думать о правителе: «Кто я ему? А он для меня ничего не жалеет» – и станет служить еще преданнее. Под эту же схему в каком-то смысле подходил и мирза Искендер, которому Тамерлан доверял больше, чем многим из своих секретарей.

Войдя и откланявшись эмиру по-европейски, минбаши Джильберге получил приглашение присесть и разделить с Тамерланом завтрак, состоящий из свежего сыра, вареных яиц и маленьких пирожков с мясом, а также взбитых сливок, посыпанных маленькими кусочками дыни. Из напитков были поданы кумыс и айран.

– Что скажешь, минбаши? – спросил Тамерлан. – Как дела в Ходженте? Хорошо ли мои воины учатся стрелять из арбалета?

– Твои воины хорошо овладели этим оружием, хазрет, – со страшным акцентом отвечал немец, – хотя и не очень хорошо понимают, зачем нужно стрелять из какого-то механизма, если они так отлично владеют простым луком.

– Надеюсь, ты объясняешь им преимущества арбалета?

– О да, но они пока видят лишь его недостатки.

В этот миг в комнату вошла хозяйка дворца Баги-Бигишт, двадцатилетняя любимица Тамерлана, внучка Бигишт-ага. Она была как две капли воды похожа на свою покойную бабку Улджай Туркан-ага, умершую при родах третьего сына Тамерлана, Мираншаха, а Тамерлан любил свою жену Улджай и переживал ее смерть так же сильно, как гибель первой жены, Айгюль Гюзель. Сколько лет прошло с тех пор, как Улджай ушла в иной мир, и вот теперь она словно вновь расцвела в образе приветливой Бигишт-ага. Всякий раз, когда внучка входила в комнату, где сидел Тамерлан, сердце великого завоевателя подпрыгивало, будто он опять видел свою Улджай. И всякий раз он думал о том, что точно так же осенью умирают цветы, чтобы следующей весной родились новые, как две капли воды похожие на те, прошлогодние, но все же – другие.

Для Бигишт-ага построил Тамерлан на южной окраине Самарканда этот дивный дворец из белоснежного табризского мрамора, названный ее именем и возведенный на искусственном холме посреди великолепного парка, в котором сверкали чистой водой бассейны с фонтанами и даже имелся сад с большим зверинцем, поскольку Бигишт-ага очень любила зверей.

Усевшись рядом с дедом, двадцатилетняя, до сих пор незамужняя красавица принялась гладить его правую руку сверху вниз, от плеча к кончикам пальцев. Минбаши Джильберге невольно залюбовался ее маленькой стройной фигуркой, тонкой талией, изогнутым кончиком узорного башмачка и щиколоткой, высовывающейся из-под края нежно-фиалкового платья.

– Когда она так гладит меня, мне кажется, я вот-вот готов схватить этой рукой пику или чашу, полную вина, – улыбнулся Тамерлан одной из своих редких, как самаркандский дождь, улыбок.

Спохватившись, что чересчур замечтался, немец громко кашлянул и столь же громко произнес:

– Цель моего приезда к хазрету состоит в следующем. Я должен сообщить о весьма важном известии – вчера в Ходжент прибыли послы от китайского императора. Завтра они намерены прибыть в Самарканд.