Любовный контракт - Александра Джонс

— Замечательно! — сказал он с широкой улыбкой.

В воскресенье Оливия встала рано и, несмотря на похмелье, решила прямо с утра отправиться в прачечную. Она запила кофе две таблетки аспирина, управилась со стиркой, а затем сделала еженедельные покупки в магазине на углу, работавшем круглосуточно. К десяти часам покончила с домашними делами и надумала поехать к родителям. Сегодня у мамы в меню, она знала, был жареный барашек под мятным соусом.

— Как ты сегодня рано, дорогая! Я только что проводила отца, одетого в брюки-гольф, вместе с Чарли Лонгбриджем и лордом Эпсоном из рода Кланденберри. Надо ли говорить, куда? Нет, я не против раннего прихода, я рада твоей компании. Будь умницей, дорогая, пойди и сорви в огороде немного свежей мяты — если после визита Маффина там что-нибудь осталось.

Маффин был любимым псом Мэгги, йоркширским терьером, который пожирал все на своем пути, включая нежелательных посетителей. Собака была такой же недотепой, как и ее дражайшая матушка. Нарвав мяты для соуса, Оливия попыталась изложить Мэгги свой взгляд на будущее, рассказать о прекрасной идее, осенившей ее под влиянием можжевеловых ягод и сексуальных глаз Стюарта Маккензи.

— Блестяще, дорогая, но разве это еще не сделано? — спросила Мэгги. Будучи соломенной вдовой, она читала большую часть изданного «Лэмпхаузом», включая «Учитесь играть в гольф», сочинение Гарольда П. Котсволда, из которого она вынесла следующую истину: «Побейте врага на его собственном поле с помощью его жены!». — Лучше поговори об этом с отцом, — добавила Мэгги. — Он в бизнесе — дока!

Оливия так и сделала, когда тот наконец в два часа пришел домой. Барашек успел остыть, и ее мать простонала:

— Дорогой мой, сними же сначала грязные ботинки! Ты опоздал, Гарольд, и не рассказывай мне, что не сидел со своими партнерами в клубном баре и не травил анекдоты. Мог бы уделить тем, кто тебя ждет, побольше внимания — Оливия здесь с половины одиннадцатого!

— А что, разве она нездорова?

— Не шути, Гарри! Ты всегда ведешь себя так, будто мы обе ничего не значим!..

— Шш, ма, — прошептала Оливия, — не приводи его в плохое настроение. Налей ему лучше стаканчик, пока я подам на стол.

— Ни в коем случае, — сказала мать. — После того, как он нажрался виски, ему нечего ждать от меня чего-нибудь, кроме сельтерской воды. Гарольд, — она сняла фартук, — Оливия хочет сказать тебе что-то о спасении «Лэмпхауза».

Выслушав Оливию, отец сказал:

— Блестящая идея, Оливия, и к тому же внушающая доверие. На Маккензи это произведет большое впечатление.

— Маккензи? Я придумала это для нас — для «Лэмпхауза»!

— Ты имеешь в виду «Лэмпхауз» как придаток фирмы «Маккензи»?

— А ты все еще полон решимости перейти к ним, даже несмотря на мою блестящую идею относительно нового имиджа «Лэмпхауза», которая наверняка сработает?

— О «переходе к ним» вопрос не стоит. У нас нет другого выбора. Если ты решила затеять новый цикл дамских романов в рамках последнего пакетного соглашения, то тебе понадобятся средства для воплощения этой идеи!

— Я уверена, что банки нас поддержат, па!

— Слишком поздно, я уже обещал Маккензи. Уверен, что Стюарт выслушает тебя, поаплодирует и профинансирует сверх оговоренных семнадцати с половиной миллионов, как только «Лэмпхауз» станет их филиалом.

Вот как! Отец уперся и его ничем не отговоришь, даже срочной спасательной операцией, предполагающей совершенно новую концепцию книг и читателей «Лэмпхауза». Ее папа склонялся к мысли взять свои деньги и убежать, точнее — уплыть на юг Франции. Оливия заметила, что ее обычно довольно болтливая мать крайне неохотно говорила на эту тему.

Воскресный ланч с родителями, как обычно, оказался непродуктивным; оба были погружены в себя — мама в свои подливки и варенья, папа в мечты об отставке, игре в гольф и плавании на яхте всю оставшуюся жизнь. Оливия вернулась в Фулхэм.

Она нашла записку от Аманды, нацарапанную на обороте старого меню из китайского ресторана: «Великолепный парень в еще более великолепной машине заходил, когда тебя не было, и оставил тебе великолепные орхидеи. Сказал, что всю неделю пытался тебе дозвониться. До чего ты дошла, скверная девчонка?»

Так почему же ты не вошел со мной в контакт прошлым вечером, Стю, почему не поговорил лично? — подумала Оливия с хитрой улыбкой. Она развернула цветы, упакованные в целлофан, и оттуда выпала его третья карточка.

— Объяснить что, Стю? — пробормотала она, широко улыбаясь. — Ты уже сказал все, разве не так?

За отсутствием вазы — а в ней и не было потребности: ей давным-давно никто не дарил цветы — она поместила орхидеи в банку из-под варенья и поставила на подоконник.

В половине девятого следующего утра Оливия сидела за своим рабочим столом на Патерностер-роу. Бэрди не появлялась до без десяти девять. Она вошла в кабинет Оливии, не сняв пальто, неся длинный, узкий, тщательно упакованный и маркированный букет цветов.

— Оливия, шофер Стюарта Маккензи только что оставил их у Данкфорда на входе — это для тебя.

— Возьми их, Бэрди. От орхидей у меня астма.

— Ты так говоришь, будто заранее знаешь, что я принесла.

— Да. Со вчерашнего дня.

— От кого?

— От цветочницы на Шафтсбюри-авеню.

— Вечер в субботу получился удачным?

— Ужасным. Надо было мне быть благоразумной, как ты, и не ходить.

— Хочешь кофе?

— С удовольствием.

Бэрди забрала орхидеи и принесла кофе. В девять тридцать появился ее отец на «даймлере» с водителем, и утро пошло своим ходом. Сначала в мрачной комнате с дубовыми панелями состоялось собрание членов Совета «Лэмпхауза». Занавески, витые орнаменты и портреты предков — Котсволдов были такими же, как в кабинете сэра Гарольда. Тут он и взорвал свою бомбу — сообщил о продаже издательства Маккензи, которая, впрочем, не была абсолютно неожиданной. Затем предоставил слово дочери.

Оливия встала и сказала старшему персоналу «Лэмпхауза»:

— Отец только что рассказал все о продаже «Лэмпхауза» Маккензи и о своей отставке. Мне было предложено место в Совете директоров фирмы «Маккензи». Я решила принять это предложение. В данный момент не могу ничего обещать, но хочу, чтобы все твердо знали одно: я буду бороться за полное возрождение «Лэмпхауза». Мы сохраним свое название, сохраним своеобразие, сохраним собственный персонал, мы сохраним свой девиз «Правда. Верность. Честь» и не примем никаких кадровых перестановок, кроме сделанных добровольно. Вот и все, что я могу сказать в ожидании встречи с директором Маккензи. Можете рассчитывать на меня в течение этого переходного периода, так же как я буду рассчитывать на вас. Мне нужны ваши доверие и поддержка в трудный час. Я сделаю все возможное, чтобы «Лэмпхауз» выжил и достойно вошел в двадцать первый век, даю слово!