А и Б сидели на трубе... - Алика Смехова

Как ни странно, бурная личная жизнь и переживания, связанные с мужем и сыном, никак не сказались на голосе. Голос – был, он даже стал более глубоким, обрел новые обертона, что незамедлительно подметила публика, особенно поклонники, из тех, кто не пропускал ни одного ее спектакля.

В театре на нее теперь смотрели особенно пристально. Сначала она уверяла себя, что ей это только кажется из-за нервов и мнительности, но однажды в фойе, на доске объявлений, среди рецензий и приказов, она вдруг увидела фотографию Бориса. Это было заботливо вырезанное кем-то и приклеенное на видном месте интервью одному глянцевому журналу. Оглянувшись и увидев, что вокруг никого, Арина жадно его прочла. Несколько раз она прерывалась, пораженная тем, что рассказ о бедном карагандинском детстве и занятиях спортом чуть ли не дословно совпадал с тем, который она уже слышала. Еще он говорил здесь о своем одиночестве и о том, как бизнес ломает людей, заставляя их проститься с мечтой о семейном счастье.

На одном из свиданий она спросила его об интервью.

– Ты не должна удивляться, – ответил Борис. – Ты верно подметила, этот текст я заучил наизусть. Что молчишь? Так надо. Я – публичный человек и не должен делать оговорок, которые пресса может как угодно толковать. Я не имею права оставлять журналистам зацепки, с помощью которых они способны выудить что-нибудь такое, что не стоит предавать огласке. Черноус профессионал, он знает, что делает, и я ему целиком доверяю. Кстати, я видел парочку твоих интервью, служба безопасности собрала… – И видя, что Арина неприятно поражена его словами, миролюбиво добавил: – Не волнуйся, ничего страшного, да я и не об этом… У тебя, например, получается на одни и те же вопросы отвечать по-разному, в зависимости от настроения, от того, какой журнал берет интервью. А я… Я не люблю неожиданные вопросы – точно так же, как и избитые. И вообще, все эти журналистские штучки не по моему характеру.

История с повешенным кем-то на доске объявлений интервью имела продолжение. Однажды в театре при Арине зашла речь о ремонте артистических гримерных, и управляющий директор сказал, что денег выделили очень мало и надеяться театру можно только на меценатов-олигархов, которые из любви к искусству – и присутствующие дружно посмотрели на Арину – помогут решить вопрос. Ее неприятно поразило выражение досады и раздражения на лицах коллег. Даже Женечка, с которой – единственной! – она поддерживала подобие неформальных отношений, выглядела по меньшей мере недружелюбной. Эта история оставила на Аринином сердце глубокую царапину. Арина поняла, что отныне, как бы ни сложились ее отношения с Борисом, в театре она не может рассчитывать даже на дружелюбный нейтралитет.

Концертмейстер Татьяна Винер, с которой Арина когда-то вместе пришла в театр и теперь продолжала регулярно заниматься, вернувшись из дальней поездки, вначале встретила ее сурово.

– В чем дело, скажи, пожалуйста? Меня неделю не было, а ты еще и занятие пропускаешь! Что с тобой?! Ты на себя не похожа! – И только тут внимательно посмотрела на Арину. – Ой, да ты, похоже, влюбилась! Кто он, рассказывай! Или нет, хочешь – я сделаю тебе прогноз?

Татьяна Арине нравилась. Она была привлекательной женщиной средних лет, умной, образованной и обеспеченной. Несколько лет назад Татьяна увлеклась астрологией и поначалу делала прогнозы только друзьям, потом круг людей, которые прибегали к ее помощи, разросся, а времени стало катастрофически не хватать. Между тем прогнозы получались такими достоверными, что из желающих получить Танины рекомендации выстрои-лась длинная очередь. И тогда Таня решилась: сказала в театре, что уходит – фактически в никуда. Муж ее обеспечивал, к тому же со временем нашлась работа на телевидении, которая увлекла ее не меньше, чем поначалу астрология. Так что к инструменту она подходила лишь трижды в неделю, когда занималась с Ариной, – и еще ездила с подругой на сборные концерты и корпоративы. Арина считала, что у Тани легкая рука; возможно, так оно и было. А может быть, при всей разности характеров и темпераментов, они просто очень подходили друг другу.

Таня несколько раз предлагала Арине сделать ей прогноз, но та всегда отмахивалась: «Я и так все про себя знаю, что нового ты мне скажешь?» Вот и теперь Арина только пожала плечами:

– Да, влюбилась. Какие тут могут быть прогнозы? То, что он любит меня, я и сама вижу… Только вот с мужем… Но звезды тут ни при чем. Меня мучает совесть, что я его обманываю, а сказать правду язык не поворачивается.

– Неужели ты думаешь, что ему нужна твоя правда?! Если бы это было так, он бы и сам тебя спросил, что происходит. А он ведь не спросил, не так ли?

– Нет, он ничего не замечает.

– Не замечает или не хочет замечать? Ты подумай сама, он живет в уютном мирке, который ты для него создала, ему ни о чем не надо заботиться. Разве от такого добровольно отказываются?!

– То, что я делаю, – предательство. И не имеет значения, какой человек мой муж и зарабатывает он деньги или нет.

– Знаешь, главное в таких делах – не горячиться. Можно все сломав, ничего не построить. Не понимаю, почему ты не хочешь знать, что тебя ждет в новых отношениях, с другим человеком?

– Не надо. Не хочу. Может, потому, что боюсь…

Арина приезжала к Борису почти каждый день. Ворота медленно открывались, едва она приближалась к поселку, но людей она здесь никогда не видела. Казалось, обитателям поселка строго-настрого запрещено показываться ей на глаза. Арина входила в пустынный дом, хранивший слабые запахи человеческого присутствия: еды, стирального порошка, резкого мужского одеколона. Женских запахов в доме не было, хотя здесь явно работали женщины. Арина даже не успевала снять шубу, как оказывалась в объятиях Бориса. Упавшая шуба, бассейн, кровать, кресло в каминной – время останавливалось…

Было непонятно, как два взрослых, занятых человека, привычно окруженных людьми, могут ежедневно оказываться без свидетелей. Голод – вот слово, которым точнее всего можно описать их состояние. Настоящий неутолимый голод. Поздно вечером Арина одевалась и уезжала. Она видела, как в домах поселка загорался свет, стало быть, люди там все-таки жили.

Борис все настойчивее просил ее, чтобы она осталась. Объяснений, что дома ждут муж и ребенок, он не принимал и возмущался: «Как это так, я люблю женщину, а она от меня уезжает к другому!» Он постоянно дарил ей цветы, душистые розы на длинных стеблях. Арина уже не отдавала их Ибрагиму, а привозила домой, и ее комната напоминала теперь гримерную после премьеры.

Однажды Толик в очередной раз отправился в Италию. Приятель предложил связать его с фабрикой, где можно почти даром приобрести костюмы от известной фирмы. Арина хорошо знала это «даром», но спорить не стала: узнав о намечающемся отъезде мужа, она сразу договорилась с Борисом о встрече, пообещав ему, что останется на ночь. Она была преступницей, и, как ни ужасно, ей это нравилось.

В тот вечер у нее был спектакль, она пела Ольгу в «Онегине». Толика дома не было, Алеша оставался с няней, и после спектакля Арина сразу же отправилась к Борису. Она ехала по Кутузовскому, думала о том, что ее ожидает самая прекрасная, самая романтическая ночь в ее жизни, и волновалась.