Тыквенный пирог - Елизавета Голякова

с набитым ртом беззаботный Ирьиллин Айбер, существо, состоящее из Хаоса и человеческой оболочки – или, вернее было бы сказать, он и есть сам Хаос. Просто временно выглядел, как человек. Сейчас они шли по тропинке вдоль невысокой каменной кладки и зеленого луга и болтали о будущем, о втором завтраке и обо всем на свете.

Лакс, жрец, который прекрасно все про своего товарища знал, и даже обладал информацией большей, чем нужно, прожевал свой сэндвич и отряхнул руки об полы своей кожаной куртки. Задумчиво погладил рыжеватую бороду.

– Может, к пэйви? В это время года они должны быть где-то неподалеку.

– Пэйви? – воин заинтересовался так, что рука с недоеденным сэндвичем застыла на полпути ко рту. – Я давненько их не встречал. Думаешь, они что-то знают?

Жрец загадочно усмехнулся:

– Пэйви знают много, по ним видно. А показывают они меньше, чем знают. Выводы за тобой.

Недолго думая, Ирьиллин согласно кивнул и, прикидывая что-то в уме, впился наконец в сендвич. Это был готовый завтрак из какого-то паба, единственное, что им продали под утро, когда они последними покидали заведение и встречали рассвет. Отдыха в безымянном замке дуллахана хватило на целых два дня, а впереди был Дублин – и тратить время на сон страшно не хотелось.

Вот теперь они и раздумывали, где бы разжиться вторым завтраком, чтобы зарядиться новой энергией и продолжить путь. Лакс был за ферму, последнюю перед городом, Ирь – за супермаркет.

– Тебя избаловали изобретенные людьми ловушки, – пожурил жрец друга, хмыкая с высоты своего роста. – Не поддавайся, будь стойким.

– Да плевать! Главное, чтобы там был автомат с горячим кофе, сахарное печенье и что-нибудь шоколадное.

Лакс расхохотался, хлопая друга по плечу. Хаос всегда останется хаосом, не принимающим правил, режима питания и здорового образа жизни. И ему это, надо признать, в нем и нравилось.

Глава 3. Дублин – Сакраменто

«Доктор Селвиг: Твой брат ведь не придёт?

Тор: Локи умер.

Доктор Селвиг: Отлично! То есть, я соболезную…»

– Тор 2: Царство тьмы

IIX

Старенькое радио урчало свою мелодию, но дотягивалась она только до половины автозаправки. Было темно от того, что ночное небо съело солнце, было тепло и хорошо от неоновой вывески над круглосуточным магазинчиком на заправке. Он почему-то отчаянно напоминал дом, хотя до дома путника, присевшего на капот своей машины и задумчиво попивавшего кофе, было четырнадцать, а то и больше, часов лету.

…На самолете, а не проекцией или по тайным тропам, конечно. Я хмыкнул, припомнив лицо моей обожаемой сестренки, когда дернул за нити, и мы оба вывалились в высокую траву где-то под Дублином, хотя минуту назад стояли на калифорнийском пляже. Люблю путешествия – и растерянную сестренку.

И какой черт (черти) дернул(и) меня вернуться сюда?

Американская земля была чем-то вроде яблока в карамели. Для меня, того, кто ненавидит сладкое, кусать как дурак и не откусывать и липкие руки, но все равно каждый год исправно объедающегося ими на фестивалях. А вернулся я сюда потому, что захотел проверить, прыгнется или не прыгнется мне отсюда без карт Рэйчи, без ее нытья и древней силы, которой она сохранила не в пример больше, чем я.

Автозаправка – место не хуже и не лучше других.

Я потянулся, хрустнул пальцами, одернул на себе доломан, пропахший дешевой быстрой едой и машиной, и закрыл глаза. Нити вселенной льнули под руки сами, ластились, подставляли спинки, так и норовя зацепиться и дернуться самим, стоит мне только вдохнуть.

А, в конце концов, почему бы и нет? Дублин, жди меня снова! Я уже иду.

Я дернул за нити путей – и пришел.

IX

До дрожи знакомая свежесть трав обняла меня и уволокла в свой мир. Я раскинул руки и, смеясь, развалился на склоне холма, куда сам себя только забросил прямиком из Калифорнии. Ха! Транс-атлантический перелет за полминуты, как вам такое?! Он стоил мне зуда в ладонях и легкой дрожи колен, но я был доволен, как кот. Оно того стоило.

Где-то далеко раздался смех, словно дружеский ответ мне. Смех, скрип колес, конское ржание – точно, пэйви, мои любимые странники. Им приписывают то же, что и мне порой. Они не прячут свою рыжину и веселый нрав, и легки на подъем, а еще они любят, как никто другой из смертных, холмы зеленой Ирландии – потому что это и есть их дом, другого им не дано.

Я зарылся поглубже в травы, блаженно сощурился и принялся напевать мелодию, которую тут же подхватил скрипач, сидящий в повозке. Он не догадывался о моем присутствии и не мог слышать, но так уж устроены местные ветры, такие уж здесь происходят вещи.

Пэйви проезжали стороной, и я задремал, убаюканный, и мне приснился кое-кто любопытный, такой, что я даже не позабыл его лица, когда проснулся.

Вообще-то, по правде говоря, в какой-то момент теряешься среди людей и так и не выбираешься обратно. Они становятся все на одно лицо, словно теряют значение, становятся все одинаковыми – одним и тем же набором вопросов и обрывков воспоминаний. Я теперь говорю с каждым, словно знаю его с самого сотворения мира, и, уходя, встречаю его в следующем же путнике. И так и этого путника узнаю, видя впервые, и не прощаюсь с ним, чтобы расстаться навсегда и тут же встретить снова ту же суть, но с другим лицом. Они не замечают. А если замечают – то не обижаются.

Рэйчи сейчас, должно быть, в своем замке. Шуршит шелковым шлейфом или страницами журналов про Капитана Америку? Не могу сказать, что соскучился. Я и скучать давно уже перестал. (Но надо бы, конечно, ее повидать).

А вот лицо, что мне приснилось, куда интереснее.

В обрамлении темных волос, убранных в косу воина, он смотрит исподлобья, ловкий, как сама смерть, и убивает легко и искренне. Мне показалось сперва, что он пьян, но после я понял – всего лишь весел. От него веяло Хаосом, тем самым, который мне как лед, приложенный ко лбу душным днем. Он, строго говоря, и был сам этим Хаосом, просто собранным, как бы спрессованным в тело, подобное человеческому. Невысокий, сильный, опасный.

Он увидел, что я подсматриваю за ним, и клыкасто мне ухмыльнулся.

Я смотрел словно на фамильный портрет, искаженный поколениями династии и лестью художника. А он смотрел