Золотая шпага - Юрий Никитин

Дворецкий громогласно назвал их, явно гордясь зычнымголосом. Александр увидел, как сразу разговоры умолкли. В их сторонуповернулись десятки голов. Полковник выпрямился еще больше, грудь выгнуласьколесом, а живот подтянул так, что тот почти прилип к спине.

Деревянно шагая, он повел смущенного Александра через зал.Они сделали всего пару шагов, как к ним быстро шагнул немолодой грузный человекс орденской лентой через плечо. Парик был сделан тщательно, но так, словнохозяин все же старался сделать его как можно незаметнее, раз уж в угоду моде необходимопрятать собственные волосы.

– Дорогой Петр Саввич, – провозгласил он густым басом ираскинул объятия, – ты так редко бываешь здесь! А тут двойнаярадость: ты догадался привезти и этого замечательного юношу, о котором говоритвесь город!

Александр почтительно поклонился градоначальнику. Тотизлучал радушие, в нем чувствовались сила и уверенное достоинство. От негопахло хорошим французским вином, но такому медведю, подумал Александр, надоспоить целый винный подвал, чтобы свалить под стол. Наверняка пьет еще и длятого, чтобы других свалить, пусть в пьяной болтовне выбалтывают то, что трезвыйпридерживает.

Он чувствовал на себе пытливый взор, не знал, что ответить,а от него определенно ждали какого-то ответа.

– Я счастлив, – сказал он, запнулся и повторил: –Я просто счастлив! Что я могу еще сказать? Вы же видите, я счастлив бытьздесь.

Градоначальник довольно хохотнул, обнял молодого офицера. Завитиеватыми речами часто кроется неискренность, а умелое построение речиговорит скорее о частом повторении одних и тех же апробированных выражений.Этот же молодой офицер сказал бессвязно, смущаясь, что привело его в восторг.

– Юноша, здесь все свои, – сказал он искренне. –И все рады вам. Чувствуйте себя как дома. Отныне двери нашего дома всегдадля вас распахнуты!

Засядько поклонился. Он был смущен, физически чувствовалвзгляды всех собравшихся. Да, он из незнатной семьи, а правила светскогообхождения понаслышке да по книгам не выучишь. И как бы ни ступил, будетвидно, что рос и воспитывался в диких степях Украины, с детства привык скакатьна горячем коне и никогда не ходил под присмотром нянь и гувернеров.

Внезапно совсем близко раздался радостный возглас:

– Вот он, наш спаситель!

К нему, приятно улыбаясь, тетушка вела зардевшуюся Кэт.У Александра остановилось дыхание, настолько она была божественнопрекрасна. Ее большие голубые глаза смотрели восторженно, с детским обожанием,на щечках расцвел румянец, пухлые губы вздрагивали, растягиваясь в радостнуюулыбку. Ее пышные волосы были убраны в высокую прическу, там блисталидрагоценности, длинная лебединая шея беззащитно открыта, у Александра защемилосердце от прилива нежности, а руки дернулись укрыть ее, защитить, уберечь отопасности снова.

У нее был глубокий по последней моде вырез на платье.Александр ощутил, как тяжелая горячая кровь прилила к его щекам, залила шею. Ихглаза встретились, он увидел, что она поняла по его взгляду, почему онпокраснел, и румянец на ее щеках стал еще ярче. У нее была ослепительночистая нежная кожа, он видел ее девичьи округлости, как ни старался отвестиглаза, его обволакивал нежнейший, едва уловимый запах духов, от которого сердцеедва не выпрыгивало, а голова кружилась, а она так же зачарованно не моглаоторвать взгляда от юношеского, но мужественного лица с резкими чертами иупрямо выдвинутой челюстью.

Молчание длилось, как им показалось, вечность и еще развечность. Затем губернатор взял ее нежные пальчики в свою огромную ладонь,поднес к губам:

– Милая Кэт… На месте этого юноши каждый бы бросился хоть насотню разбойников, если понадобилось бы спасать тебя!

Вблизи стояли офицеры с бокалами шампанского в руках,прислушивались. Слова губернатора приняли с одобрительными возгласами:

– Что на сотню – на тысячу!

– На армию!

Губернатор бросил на них уничижительный взгляд, добавил:

– Вряд ли у кого-то это получилось бы так же блестяще, но,милая Кэт, ради вас в самом деле каждый из нас бросится на штыки!

Он еще раз поцеловал ей руку, передал полковнику. Тот,приложившись губами к ее пальчикам как к святыне, сказал торжественным голосом,словно читал завещание о получении им огромного наследства:

– Милая Кэт, позвольте представить вам моего юного друга,подпоручика Александра Засядько!

Он отступил на полшага, поклонился. Александр тоже склонилголову, чувствуя себя глупо в тугом мундире, затянутый, скованный церемониями.Казачий сын, привыкший скакать навстречу ветру с раскрытой грудью, когда жепривыкнет? Жарко, воздуха не хватает, воротничок давит, как чужая рука нагорле.

Кэт не могла оторвать от него глаз. Сейчас онпоказался еще выше, чем тогда, когда в белой, расстегнутой на грудирубашке бросился спасать ее, как часто спасал в ее снах волшебный принц. Он былкрасив, как сам Сатана, и в тугом мундире выглядел как дикий конь, на котороговозложили седло, но который все равно никому не позволит в него сесть.

Годы учения в привилегированном училище не вытравилисвободолюбивый дух, и если бы она уже не узнала, что красивый молодойподпоручик русской армии не князь и даже не дворянин, а сын знатного казака, товсе равно безошибочно признала бы в нем человека, рожденного в седле ивскормленного с конца копья.

– Добрый день, – сказал он внезапно охрипшимголосом. – Вы… танцуете?

– Да, – ответила она поспешно. Голос ее был чистый, какколокольчик, у него сладко отозвалось сердце. – Вы… приглашаете меня?

– Уже пригласил, – сказал он еще торопливее.

Он видел в ее глазах то же самое, что чувствовал и он.Вырваться хоть на время танца из-под плотной опеки старших, когда тебе дышат взатылок и подсказывают каждое слово. И пусть за ними все время будутнеотрывно следовать взгляды всего зала, но все-таки они вдвоем смогут ощутитьхоть слабую тень тех минут, когда он, сильный и красивый, в белой рубашке,распахнутой на широкой груди, подхватил ее, слабую и трепещущую, держа в однойруке саблю, ощутил легкий аромат ее духов, а ее пронзила сладкая дрожь отприкосновения его сильных рук…

Однако им пришлось дожидаться, пока окончится предыдущийбесконечный манерный танец. Фигуры в одинаковых напудренных париках двигалисьпо кругу как восковые. Одновременно приседали, кланялись, лица у всех какмаски, непристойно выказывать какие-либо чувства. Александру они напоминалифигурки на больших часах.

– Я слышала, – сказала она тихо, глядя натанцующих, – что в Вене создан новый танец. Его назвали вальс…

Александр кивнул. Вальс он не танцевал, но слышал о нем отпоручика Ржевского. Правда, поручик спутал Штра­уса со страусом, который несетсамые большие яйца, наверное, потому Ржевский и заявил в офицерском собранииглубокомысленно, что, мол, теперь знает, почему Штраус пишет именно вальсы.