Золотая шпага - Юрий Никитин

Двое разбойников, шатаясь и поддерживая друг друга,удалялись к лесу. Третий полз по траве, за ним оставался кровавый след. Атаманс воем катался по земле, зажимал обрубок руки. Оттуда хлестала кровь. Александрощутил жалость. В момент схватки готов был убить, но это был слишком малыймиг. Не зря говорили, что его рассердить невероятно трудно. А вот вышибитьслезу…

– Кто ходит за шерстью, – напомнил он нехотя, –тот может вернуться стриженым.

Он помог женщинам влезть в карету. Пятый все еще держалпокорно коней. Александр сказал строго:

– Садись и вези этих господ, куда они велят. С этогодня ты бросаешь свою работу в лесу… Ясно?

Из окошка на него смотрели блестящие глаза.Девушка была так прелестна, что у него защемило сердце. Если и есть нанебесах ангелы, то и они уступают ей в чистоте и прелести.

– Я обещаю, – сказала она тихо, – я возьмуего на службу.

Женщина ахнула, что-то залепетал протестующе толс­тяк, нодевушка прервала милым, но решительным голосом:

– Не спорьте, тетушка! Этот молодой человек, который упорноне называет свое имя, прав. Да, пусть этот разбойник работает у нас. Это такромантично! По крайней мере, он не испугается и не убежит. А вы… выбываете в свете?

– В чем, в чем?

Она слегка смутилась, это было очаровательно. На щечкахзацвели алые розы, пунцовые губы стали еще ярче.

– У нас здесь, конечно, не Санкт-Петербург, но угубернатора каждую субботу собирается весь цвет общества. Все офицеры бываюттам постоянно!

Александр отступил, поклонился. В глубине каретышушукались тетушка и толстяк. Их все еще трясло от пережитого ужаса, а неторопили трогаться только потому, что до свинячьего визга боялись и разбойникана козлах.

– Я не все, – ответил он нехотя.

Их глаза встретились. Он ощутил, как дрогнуло сердце, ав душе отозвались какие-то струны. Мир внезапно стал ярче, а воздухчище. Ее глаза смотрели прямо в душу, и он не чувствовал желания закрыть ее,как делал всегда, когда к нему приставали с излияниями и от него ждали того же.

– Так вы придете? – спросила она настойчиво.

Он заставил себя ответить, хотя это было тяжелее, чемдвигать гору:

– Я – не все…

Он отступил еще на шаг, подал разбойнику знак. Тот, еще неверя, торопливо забрался на козлы, взял вожжи. Кони тронулись, каретакачнулась, ее повлекло по дороге все дальше и дальше.

Он с отвращением отшвырнул саблю. Райский уголок испакостиликровью и ненавистью! Уже не очистишь, надо искать другой.

Но он знал, что придется искать по другой причине. Здесьслишком многое будет напоминать о схватке, этой волшебной девушке, этих минутахсовсем другой жизни.

Он шел к казармам, на ходу надевал и застегивал мундир, новидел только ее обвиняющие глаза. На душе была горечь, словно несправедливоударил ребенка. Она никогда не поймет его бессвязных слов. Хуже того, он сам ихне понимает!

На другой день его вызвали к полковнику. Адъютант, загадочноулыбаясь, провел его в кабинет. Засядько чувствовал напряжение, разговор явнопойдет о вчерашнем происшествии. Он должен был обратиться к властям, теснарядили бы погоню за ранеными разбойниками. Придется прикинуться растерянным,испуганным. Мол, не соображал, что делает, все получилось как бы само…

Полковник поднялся навстречу, вышел из-за стола, неожиданнообнял. Держа за плечи, отодвинул на вытянутые руки, всмотрелся в покрытоезагаром мужественное лицо:

– Наслышан!..

– Простите, – сказал Засядько учтиво, – о чем?

– О твоем лихом поступке! Подумать только, бросилсяодин на пятерых! Одолел, спас, да еще и от благодарностей увильнул! Неужели наземле еще есть такие люди?

Полковника распирала веселая гордость, словно он сам всехпобил и спас, он похохатывал, отечески хлопал подпоручика по плечу, мял, сновахлопал.

– Это были простые обозленные крестьяне, – сказалАлександр, он чуть воспрянул духом, претензий к нему пока нет. –Я еще не знаю, что смогу в бою.

– Сможешь, – уверил полковник громогласно, будтоговорил на плацу перед ротой. – А случай представится, не горюй.Россия все время военной рукой расширяет свои пределы. Победоносные войны идутна всех кордонах!

Продолжая обнимать за плечи, он подвел к окну. На широкомплацу двое офицеров упражняли роту новобранцев. Доносилась ругань, время отвремени один из офицеров подбегал к солдатам, остервенело бил кулаком в лицо.У некоторых по подбородкам уже текла кровь. Второй офицер взирал на вселениво, двигался, как засыпающая на берегу большая бледная рыба.

– Видишь? Эти вряд ли на что сгодятся. Пьют да по бабам,пьют да по бабам. Вот тот второй, видишь?.. Этот уже только пьет, ибо с бабами,даже самыми податливыми, нужны какие-то усилия, а с бутылкой – нет. Поканет.

Засядько зябко передернул плечами. Мир внезапно показалсяжестоким и враждебным. Ведь пить начинают от отчаяния, разве не так, спросил онсебя.

Полковник проворчал уже глухим, как удаляющийся гром,голосом:

– Я сам тут начал опускаться, но тебе… не дам.

Александр скосил глаза на красное одутловатое лицо. Полковник,по слухам в офицерской среде, был первым насчет попоек и гулящих женщин.Впрочем, возможно, это были слухи вчерашней давности.

– Как мне удастся избежать? – спросил он тихо. –Если это так уж неизбежно? И вся Россия тонет в этом. Разве что податьсяво франкмасоны!

Полковник отвернулся от окна, закрыв широкими плечамигнусную сцену, порождение тоски одних и бесправия других.

– Франкмасоны? Лучше держись от них подальше.

– Почему?

– Тайные, – буркнул полковник. – А в тайнедержат всегда что-то мерзкое… Хоть о себе и рассказывают сказки как опоборниках справедливости, но посторонним свои секреты не открывают.Действительные цели не раскрывают.

– А их цели обязательно мерзкие?

– Сказать не берусь, но я не хочу, чтобы мою судьбу решалитайно. И на тайных сборищах. Да еще иностранцы!

– Почему иностранцы? – пробормотал Засядько. –Судьбы России решает государь император Павел…

– А!.. Он тоже масон, но только король прусский постарше егов чине по тайному обществу. Повелит – и наш государь хоть на задние лапкивстанет, хоть по-собачьи взлает! Ведь у масонов обязательно слепое повиновениемладшего старшему.

– Да, – пробормотал Засядько, – такое терпимо вармии, здесь нельзя без дисциплины, но премерзко в жизни светской.

Полковник похлопал его по плечу. На лице его страннопереплетались удовлетворение и легкая зависть.