Через Атлантику на эскалаторе - Елена Мищенко

– Опять Машка мужика привела, а мне деваться некуда.

– Так что же вы, теть Катя, здесь на всю ночь?

– Что ты? Через полчаса напьются, так я пойду тоже лягу. Кровать широкая, а они уже лыка не вяжут. Как он только после этого рулять будет?

Возле дома стояло такси. Сначала Машиными клиентами были солдаты, теперь она пошла на повышение и переключилась на таксистов. Откуда у этих клиентов, если они занимались петроглифией, могли быть карандаши «Негро», я понять не мог.

Я поднимался пешком на четвертый этаж. В доме был шикарный просторный лифт еще с «раньшего времени» с зеркалами, картушами и красивой отделкой, но он никогда не работал. Периодически, по просьбе высокопоставленных жильцов, нанимали лифтеров, но их работа, в основном, состояла в том, чтобы сидеть на скамеечке у входа и говорить жильцам: «Извините, лифт временно на ремонте».

Я взбегал по лестнице. Первую остановку я делал на третьем этаже. Здесь жила любознательная Мария Федоровна, а напротив, как раз под нами, архитектор Олекса Таций (так он подписывался на проектах). Он был симпатичным человеком и одним из известнейших архитекторов Украины. В свое время он проектировал павильон Украины на ВДНХ СССР. Александр Валерианович Рыков – блестящий конструктор, работавший с ним над павильоном, рассказывал нам, что проектирование шло у Алексея Александровича на дому в кратчайшие сроки, и для стимуляции своих соавторов он держал в доме бочонок вина. Наверное, это активизировало работу, потому что проект был выполнен в срок.

Сейчас он был директором проектного института с названием в виде очень сложной абревиатуры. Но, очевидно, выработанный стимул в работе давал о себе знать. Частенько мы видели его после работы, когда он садился на скамеечку в садике напротив дома и выпивал чекушку «Московской». Мы первые чувствовали результаты такого мероприятия, так как после этой процедуры его тянуло на конфликтные ситуации. Он звонил моему отцу и говорил:

– Яша, по-моему у тебя в ванной что-то протекает.

– Сейчас проверю, – мирно отвечал отец. – Нет, все в порядке. Ванной никто не пользовался.

Но Алексея Александровича это не удовлетворяло. Он говорил, что считает вопрос открытым, и что Яша (то есть отец, пожилой профессор) должен спуститься к нему, то есть этажом ниже, и можно у него, а можно, и на лестничной площадке решить вопрос в честной рукопашной борьбе. Отец от этого лестного предложения почему-то отказывался.

Приходил на ум детский анекдот: «Рабинович, вы говорите, что ваш сосед обливается по утрам холодной водой. Наверное, он просто морж». «Нет, он просто хулиган».

Вообще у моего отца довольно часто выходили казусы, вызванные его честностью. Заслуженный профессор, выпустивший более 50 аспирантов, он был человеком обстоятельным, серьезным и крайне обязательным. Однажды, разговаривая по телефону, он позвал меня и попросил принести рулетку. После этого я услышал: – У вас есть ручка? Записывайте. Длина шнура 112 сантиметров, а если точно 112 с половиной. Записали? Что? Куда? Странно.

Я знал заранее финал этой дурацкой покупки, и не стал выяснять у отца, куда эти идиоты предложили ему засунуть шнур длиной 112 с половиной сантиметров. Самое интересное заключалось в том, что через некоторое время я обнаружил, что отец с той же тщательностью по чьей-то телефонной просьбе занимается обмером телефонной трубки. Я видел, что ответ абонента не принес отцу удовлетворения.

На стенке нашей квартиры у входных дверей красовались пять звонков и таблички с именами жильцов, написанные красивыми шрифтами, свидетельствовавшие о том, что в квартире живут архитекторы. Я отпер двери, вошел в переднюю и перевесил картонную табличку на стене. Один из моих соседей – директор Софийского музея Георгий Игнатьевич был человеком очень творческим. Он и придумал нововведение. На стене передней была подвешена дощечка, на которой были написаны в ряд фамилии жильцов. Под каждой из них висела на гвоздике картонка, на одной стороне которой было написано «дома», на другой стороне «нет дома». Первый предложенный на рассмотрение вариант – «все дома» и «не все дома» – был жильцами категорически отклонен, так как содержал в себе обидный намек. Когда на дощечке собирались все таблички «дома», последний входящий запирал дверь на второй замок и щеколду.

Я иногда, выходя, забывал перевесить табличку, и вернувшись поздно домой после студенческого междусобойчика или затянувшегося свидания, начинал звонить. Я звонил не отцу, а изобретателю системы, но он никогда не обижался.

Квартира наша была густонаселенной, в ней проживало шесть семей. Одной из них были наши родственники, которые, приехав из эвакуации, попросили у отца разрешения временно пожить в одной из комнат, прожили в этой комнате более десяти лет, после чего ее обменяли, что также увеличило количество жильцов.

Полный разлад в стройную систему табличек «дома» и «нет дома» внесла Клава. Ее семейство поселили в комнате, находившейся на лестничной площадке и предназначенной прежде для прислуги. При этом им разрешили пользоваться одной из наших ванных комнат. Она была продавцом овощного магазина, женщиной энергичной и хорошо знакомой с неформальной лексикой. Ее пытались уговорить хотя бы на второй замок. Она пользовалась тяжеловесными аргументами, которые не так убеждали, как полностью обезоруживали интеллигентных соседей. Система была разрушена.

Это впоследствии привело к трагическим результатам. Однажды утром, позавтракав, отец собрался в институт. Он вышел в коридор и тут же вернулся.

– Моего пальто нет на вешалке, – сказал он трагическим голосом.

Это было роскошное ратиновое пальто, купленное на толкучке за большие деньги, и, хоть оно было на два номера больше, отец им страшно гордился. Пришлось ему натянуть мое старое, еще школьное, пальто и пойти в институт. По окончании занятий он упорно не хотел принимать у гардеробщицы мое старое пальто, так как вчистую забыл об утреннем инциденте.

А через три дня к нам позвонил молодой человек спортивной наружности, у которого из-под плаща видны были галифе и сапоги, предъявил красную книжечку и осведомился, не произошло ли в нашей квартире что-нибудь достопримечательное три дня назад.

– Это, очевидно, к вам, – дружно сообщили соседи и посмотрели на отца.

Оказалось, что вор-домушник, прибывший из Свердловска на гастроли, был выловлен участковым, когда рано утром выходил из нашего подъезда в двух пальто, напяленных на телогрейку. Отца вызвали к следователю в присутственные места напротив нашего дома. Там перед ним разложили несколько пальто и предложили выбрать свое. Среди них было даже кожаное. Но отец не покусился и честно сознался, что его пальто здесь нет. После второй подачи, когда весь арсенал верхней одежды работников отделения был исчерпан, он, наконец, обнаружил свое пальто. Для верности его попросили перечислить, что было в карманах. Отец вернулся домой счастливым. Через какое-то время его вызвали на суд. Я злословил: