Гоблины. Сизифов труд - Андрей Константинов

— Ба, какие люди! — расплылся в приторной улыбке Шмага. — Иоланта Николаевна! Вот уж сюрприз так сюрприз! А слухи ходили, что вы нас покинули. Чуть ли не в ФСБ перевелись.

— Ну что вы, Владимир! Разве я могу вас покинуть? — изобразила на лице неменьшую радость от встречи Ольга.

— Присаживайтесь. Кофейку? Зиночка, еще кофе принеси!

— Два кофе, — поправила Прилепина, садясь напротив. — Знакомьтесь, это мой коллега. Его зовут Ильдар.

Шмага настороженно покосился на незнакомца и с легкой неприятцей в голосе буркнул:

— Очень приятно. Зина, ту кофе!

— Я вас покину ненадолго. Отойду, позвоню Кольке. Узнаю, что там у нас с сигналом, — шепнул на ухо Ольге Джамалов.

— Да-да, конечно, — одними губами показала та. После чего обернулась к Шмаге, снова наградив карманника искусственно-лучезарной улыбкой. Потому как кашу маслом не испортишь.

— Как жизнь, Володя?

— Э-эх, Иоланта Николаевна! Да разве это жизнь? Так, жалкое подобие.

— Ну, не знаю не знаю. Выглядите очень неплохо.

— Вы мне льстите. На самом деле я — полная развалина. Как в том анекдоте, знаете? — Барменша Зиночка оперативно поставила перед ними две чашки дымящегося эспрессо и молча удалилась. — Так вот, объявление на заборе: «Пропала собака. Особые приметы: один глаз, хромает на одну лапу, одно ухо надкушено, другого нет, на морде шрамы. Отзывается на кличку Счастливчик».

— Смешно, — вежливо улыбнулась Ольга, скосив глаза в сторону говорящего по телефону Джамалова. Тот в ответ показал ей взглядом: дескать, сигнал с КТС по-прежнему устойчив и по-прежнему где-то рядом. — Володя! — попросила она, поднимаясь. — Можно вас на минуточку?

— Всегда пожалуйста, — кивнул Шмага, вставая следом.

Они подошли к тому месту, где, нетерпеливо переминаясь, ждал Ильдар, и Прилепина указала рукой на фигурку сидящей на гранитной скамеечке потерпевшей гражданки Анкудиновой.

— Володя, видите вон ту женщину?

— Допустим.

— Полтора часа назад здесь, в универмаге, у нее порезали сумку и вытащили кошелек.

— Неужели? Ай-ай-ай, какое горе! — закатил глаза Шмага. — И много денег?

— Восемьсот рублей.

— Серьезная сумма. Как же она решилась такие деньжищи при себе носить?

— Помимо денег в кошельке лежала одна вещь. Человек, который подмахнул кошелек, судя по всему, не разобрался в ее предназначении. Однако вещь эту не скинул и в данный момент держит при себе.

— А вещь эта, часом, не блестящая? — вроде бы серьезно уточнил Шмага.

— Металлическая, серебристого цвета, — подтвердила Прилепина.

— Так это, наверное, сорока!

— Кто такой «Сорока»? — удивилась Ольга. — Что-то я не припомню такого погоняла?

Шмага расхохотался:

— Фу-у, Иоланта Николаевна! Ну что за жаргон? Сорока — это птичка такая. Она вечно хватает всё блестящее и тащит к себе в гнездо. Разве вам мама в детстве «Юный натуралист» не выписывала?

Не вынесший столь откровенного глумления «вспыльчивый горец» Джамалов молниеносно закипел и схватил Шмагу за лацкан хьюго-боссовского пиджака:

— Слушай, ты! С тобой по-хорошему говорят. А ты, похоже, только по-плохому привык?

— Руки убери! Я сказал, руки убери! — прорычал Шмага, недобро напрягшись.

— Иначе что? — с вызовом поинтересовался Ильдар.

— Ты, чурка, никак конфликта ищешь?

Мужчины, набычившись, в упор глядели друг на друга, обмениваясь враждебными взглядами. Не желающий уступать Джамалов продолжал сминать в своем кулаке твидовую ткань одеяния соперника. В следующий момент из-за колонн неслышно выпрыгнули двое бесцветных крепких парней. В мгновение ока они очутились за спиной Ильдара и вспыхнувшая буквально на ровном месте конфликтная ситуация приняла совсем уже скверный оборот.

— Так, спокойно, мальчики! Брек! — вклинилась меж ними Ольга. — Ильдар, отпусти человека!

— Нет, ты кого чуркой назвал, а?! — не унимался оперативник.

— Ильдар! — настойчиво повторила Ольга. — Пойди, сядь, пожалуйста. Там твой кофе остывает. — Джамалов, наступая на горло собственной гордости, опустил руку и нехотя поплелся к столику. — Извините, Владимир. Просто мой коллега немного вспыльчив.

— Я это заметил, — с ленцой в голосе сказал Шмага. Сделав вид, что потерял интерес к конфликту, он кивнул своим, дабы те исчезли. — Ладно, вернемся к нашему разговору. Как я понимаю, пропавшая вещица серебристого цвета лично вам, Иоланта Николаевна, дорога как память?

— Вы правильно поняли, Володя. Этот брелок мне очень нужен.

— Ну хорошо. Только ради ваших красивых глаз. — помедлив, ответил тот. — Попробую что-то узнать. — Шмага, подорвавшись, нагнал уходящих парней, о чем-то пошептался и, получив в ответ утвердительный кивок, вернулся к Ольге. — Придется немного подождать. Минут пять, не больше.

— Не вопрос.

— Вот и славно. Ну, про мою жизнь вы спросили. А у вас как дела, разлюбезная Иоланта Николаевна?

— Да как вам сказать, Володя? Живу хуже, чем все, но лучше, чем некоторые.

— Так вы действительно ушли из «карманного»? Ладно, не хотите отвечать, не надо. Тогда, может быть, еще один анекдот? И тоже за жизнь? Короче… Идет мужик по лесу. Видит — в дереве дупло, здоровое такое. Подошел он к дереву, пихнул руку в дупло. Высовывает — нет руки! Он, естественно, охренел. Сунул другую руку, вытаскивает — тоже нет! Тогда он башку в дупло сует и кричит: «Эй! Вам там что, блядь, делать всем не хуй!» К слову, Иоланта Николаевна, искренне советую рассказать этот анекдот вашему джигиту. Дабы он норов свой, чуркестанский, в узде держал. И не сувался в каждое встреченное малознакомое дупло.

— Помнится, Володя, ранее вы не были замечены в шовинизме, — заметила Прилепина. — И команду единомышленников ранее подбирали, как это принято было говорить, по интернациональному признаку.

— Всё течет, всё меняется, — неопределенно объяснил Шмага. — Старею. Надеюсь, становлюсь мудрее.

— А может, таким образом вы всего лишь неосознанно экстраполируете свою нелюбовь к одному конкретному человеку на всех прочих его соплеменников?

— К какому такому человеку? — насторожился собеседник.

— К Мирзе.

— А при чем здесь Мирза?!! Нам с ним делить нечего. И раньше, и уж тем более теперь!

Шмага произнес эти слова с такой поспешностью и со столь наигранным недоумением, что Прилепиной сразу сделалось ясно: своим, абсолютно случайно, вброшенным предположением она, сама того не желая, наступила Владимиру на больную мозоль. Тут, на счастье, на «галеру» невесть откуда выкатился пацаненок лет четырнадцати, в надвинутом по самые глаза капюшоне «кенгурухи», и выжидательно уставился на них.