Гоблины. Сизифов труд - Андрей Константинов

— Однако! — присвистнул Ильдар.

— Вот именно. А когда на кону такой куш, отбить желание воровать вряд ли удастся… Вон, смотри, Ильдар! Это не она?

— Она самая и есть, — подтвердил Джамалов, вглядываясь в сгорбленную фигуру женщины, сидящей на каменной скамеечке рядом с остановкой общественного транспорта. — А как ты догадалась? Ты же ее ни разу не видела?

— Все потерпевшие выглядят одинаково, — грустно усмехнулась Ольга…

…Вера Павловна Анкудинова оказалась не старой еще женщиной приятной глазу полноты. Даже затрапезного вида ширпотребное китайское платье с расползшимися по некогда алому шелку облезлыми драконами отнюдь не портило общего впечатления, а напротив, выгодно подчеркивало все жизненно важные выпуклости и впадины. И только красные от недавних слез глаза, вкупе со взглядом — тяжелым, настороженным, — выдавали в ней человека, которого окончательно достала и эта в жизнь в целом, и все ее составляющие в частности.

Около года назад Анкудинова выступила свидетелем обвинения по делу маньяка Ерина, на счету которого числилась серия из четырех изнасилований, совершенных на территории лесопарка Сосновка. Ерину светил полновесный десятерик, но самый гуманный в мире суд приговорил его лишь к принудительному содержанию в психиатрическом стационаре. Откуда тот благополучно сбежал восемь месяцев спустя. А еще через две недели Веру Павловну разбудил ночной телефонный звонок от шизанутого «крестника», в котором Ерин доверительно сообщил о том, что, будучи плененным пышными формами Веры Павловны, кои имел счастье созерцать на судебных слушаниях, он приложит все усилия, дабы со временем встретиться с их (форм) обладательницей в интимно-романтичной обстановке. Хотя бы в том же самом парке Сосновка, в котором Анкудинова так любит прогуливаться со своим королевским пудельком. По кличке Беня.

Звонок этот стоил Вере Павловне сердечного приступа и месячного лечения в кардиологической клинике. После чего, в связи с поступающими в адрес свидетеля телефонными звонками с угрозами физической расправы, в отношении Анкудиновой было вынесено постановление о применении мер безопасности. Точнее, мера на данном этапе предусматривалась пока только одна. Проходящая в служебной инструкции по 5-му подпункту 2-го параграфа и поименованная как «Выдача индивидуальных средств связи и оповещения об опасности».

— …Здравствуйте, Вера Павловна, вот и мы.

— Здравствуйте, молодые люди, — печально приветствовала «гоблинов» Анкудинова и молча продемонстрировала разрезанную по днищу сумку. — Видите, что творится? Среди бела дня. В самом центре города. Кошмар, правда?

— Да, это он, — сухо подтвердил Джамалов. — Что ж вы, Вера Павловна, казенное имущество в кошельке таскаете?

Та в ответ принялась жалобно оправдываться:

— Я… я… наоборот, думала, что самое надежное место. Я ведь в своей жизни, верите, нет, еще ни разу, ни одного кошелечка не потеряла. Правду люди говорят: и на старуху бывает проруха. Бог-то с ними, с деньгами, там рублей восемьсот было, не больше. А вот с брелочком с вашим… Подвела я вас, ох, подвела.

— Ильдар, вы тут с Верой Павловной посидите минуточку. А я сейчас попробую дозвониться до одного человека.

Ольга отошла в сторону и, порывшись в мобильной записной книжке, набрала искомый номер. Который в своей еще такой совсем недавней другой жизни порою набирала по службе по нескольку раз на дню…

— …Степан? Привет! Узнал?

— Олька, ты? Какими судьбами, красавица? — ворвался в эфир радостно-возбужденный голос бывшего коллеги Прилепиной по службе в «карманном» отделе.

— Да вот, возникла необходимость.

— А просто так, без необходимости, что, старым друзьям уже не позвонить?

— Да ладно тебе, Стёпка, ты же знаешь как я тебя люблю. Ну что, как там у вас дела? Как служба?

— Это не служба — это наказание божие за грехи наши. Так что, ты очень правильно сделала, что перевелась.

— Всё так плохо?

— Помнишь присказку Золотова? «Подъем! — сказал котенок, когда его понесли топить». Так вот, у нас теперь команда «Подъем» звучит по нескольку раз на дню. Ладно, подробности при личной встрече. Что там у тебя за необходимость?

— Ты не в курсе, кто из наших тихарей сегодня на Невском трудился?

— Так я и трудился. Час назад как вернулся.

— О, это я удачно набрала! Слушай, ты в «Гостинку» заглядывал?

— Заскакивал. Но сегодня так, больше для порядку.

— Из «мойщиков» кого видел?

— Бабу Дусю видел. Эсмеральду. Ну и Шмага со своими там терся. Куды без него?

— Шмага? Его что, до сих пор не посадили?

— Как же, посадишь его. Практически живой памятник. Карманной тяге.

— Спасибо, Стёпа, поняла.

— А у тебя там что, обули кого?

— Ага.

— Ну, тогда точно нужно Шмагу трясти. Хочешь, могу подскочить-помочь?

— Не стоит, сама справлюсь. Всё, целую тебя. Всем нашим большой привет.

Ольга убрала телефон и, вернувшись к своим, уточнила у Анкудиновой:

— Вера Павловна, вы сейчас не очень спешите?

— Отспешилась уже, — тяжело вздохнула та. — У меня ведь даже на проезд денег не осталось. Всё до копеечки утащили, паразиты. Вот сижу жду, когда дочка за мной приедет.

— Тогда никуда с этой скамеечки не уходите и обязательно дождитесь нас. Хорошо?

— Хорошо.

Прилепина кивнула Ильдару: дескать, пошли, есть идея.

И они направились в некогда самый крупный и известный петербургско-петроградско-ленинградско-петербургский магазин. Который в наши дни ощутимо потерял в статусе и теперь является всего лишь одним из. Из многочисленных и простому смертному ценонедоступных городских мегабутиков…

…Шмагу отыскали в открытой летней кафешке, стихийно развернутой в том месте, где знаменитая «галера»[2]под углом в девяносто градусов резко сворачивает с Садовой на Невскую линию. В гордом одиночестве он сидел за самым козырным столиком с видом на здание Думы и, покуривая, потягивал кофеек. Не такой как у прочих, не-Вип посетителей (растворимый, из банки), а натуральный, заварной.

То был мрачный, шкафоподобный тип в дорогом стильном костюме с большим количеством перстней на пальцах обеих рук. Но не на цацки, а именно на сами пальцы в первую очередь обратил внимание Джамалов. Были они длинные, ухоженные как у женщины и резко диссонировали с остальными, словно бы грубо вытесанными, частями тела.

«Наверное, все профессиональные карманники столь трепетно относятся к своим рукам. Всё равно как хирурги к своему инструменту», — подумал Ильдар. Но тут же вспомнил слова Прилепиной о том, что в подавляющем большинстве случаев «щипачи» берут отнюдь не ловкостью, а исключительной наглостью и совершеннейшим знанием психологии обывателя.