Гоблины. Сизифов труд - Андрей Константинов

— Какая еще ошибка?

— Мол, рост, темные очки и «зенитовский» шарфик — это слишком расплывчатые приметы. Вроде того, что Зечу могли элементарно подставить. Подогнав под его стереотипный образ совершенно другого человека.

— Идиоты! Могли бы в оправдание своего ничегонеделания придумать что-нить более оригинальное.

— На самом деле, версия ничуть не хуже прочих остальных. Кто может знать наверняка? — пожал плечами Мешок. — Разве что сам Зеча. Дело за малым: встретиться и спросить у него самого.

— Значит встретимся! И спросим! — загорячился Григорий. — Да, Андрей, тут еще такое дело: Буза, заранее предупредив, чтобы я не считал его сумасшедшим, поделился информацией о том, что заказчик, который вел с ним переговоры, — негр.

— Кто?

— То самое. Негр. «Наш негр, советский» — так его Буза описал.

Мешок эмоционально хлопнул себя по коленке:

— Зашибись! Картина маслом: советский негр заказывает Зече убийство ценою в сорок штук баксов. Ты Ильдару про это ничего не говорил?

— Нет, только тебе.

— И не говори пока. А то наш джигит, при каждом упоминании Зечи начинает нервно шарить рукой за пазухой в поисках фамильного кинжала…Ладно, Гриш, спасибо тебе. Информация, что и говорить, хотя и паскудная, но крайне любопытная. Так что, давай, с чистой совестью езжай-отдыхай, а мы тут станем рядить-мерковать: что нам с ней делать. Особливо в свете наших последних событий.

— Ты имеешь в виду судью Зимина?

— И судью. И еще кое-что.

— А что у нас еще?

— Потом. Сейчас не хочу грузить твою отпускную голову, — отмахнувшись, свернул тему Мешок. — Мобильник там, на всякий случай, не отключай. Будет у тебя в Хохляндии трубка работать?

— Должна. Мне Виталя, как Даниле Багрову, какой-то левый роуминг сделал.

— Вы смотрите, парни, доиграетесь когда-нибудь! — посуровел Андрей. — Учти, за такие вещи я вас прикрывать-вытаскивать принципиально не собираюсь.

— Ничего, мы с Виталей нигде не пропадем, — ухмыльнулся Холин.

— Угу, не пропадем, но горя хватим. Ты сейчас куда?

— Домой. Помыться, поскоблиться, переодеться.

— Подкинешь на Суворовский?

— Запросто, поехали.

— Айн момент, только давай сначала до оперской добредем…

…В оперской перед глазами старинных приятелей открылось зрелище весьма неожиданное: в центре комнаты, на табурете, заботливо поставленном на расстеленную газетку, сидел оперативный водитель Борис Сергеевич в наброшенном поверх рубашки медицинском халате. Вокруг него, вооружившись ножницами и какими-то парикмахерскими прибамбасами, хлопотала Наташа, врезаясь в не по годам пышную седую водительскую шевелюру.

— Ни фига се! — удивленно присвистнул Мешок. — «Это чего в моей камере делается?»[1]Наталья, да ты никак занялась индивидуальной предпринимательской деятельностью? В таком случае где доля руководства за аренду парикмахерского зала?

— Можно начинать смеяться? — не оборачиваясь, буркнула Северова. — Ха-ха-ха.

— Андрей, извини, это я Наталью упросил, — виновато вступился за мастера наполовину обкорнанный клиент. — Понимаешь, оброс как дикобраз. А сегодня, как ни крути, праздник великий. Короче, сунулся в салон у нас по соседству, интересуюсь: сколько возьмете? А девка, парикмахерша, смотрит на меня брезгливо так и говорит: тысяча. У меня ажно глаза на лоб полезли. Скока-скока? Это откуда ж такие цены? А она мне: у вас голова сложная.

— Дык, Сергеич, это ж комплимент! Я всегда говорил, что у тебя не голова, а Дом Советов! Там ведь тоже… всё очень сложно было! — расхохотался Холин.

— У нас в Сумской, помню, такую частушку девки, вернее гарны дивчины, пели, — предался детским воспоминаниям Тарас и, напрягшись, выдал: — «Подстригала я милого — / Оханьки — запарилась, / Отмахнула ему ухо, / Девки чтоб не зарились».

— Дураки, не говорите под руку! А то ведь и правда ухо задену! — рассердилась Наташа. — Ножницы — полное говно! Мужиков в конторе полно, а заточить некому.

— Так это ж самое то! — возликовал неугомонный Шевченко. — И тогда наш Сергеич наконец-то сравняется в своей художественной славе с Ван Гогом!

— Тьфу на вас!

— Коля, будут спрашивать, я на пару часов отскочил в уголовный розыск. Ежели чего, за старшего Олег Семёнович. Он только что звонил, через пять минут будет в конторе, — распорядился Мешок.

— Хорошо, понял, — без энтузиазма откликнулся «вечный дежурный по аэродрому», молодой стажер Лоскутков, которому эти самые вечные дежурства осточертели по самое не могу. Коля искренне мечтал сделаться настоящим опером, эдаким крутым копом со стволом под мышкой. А еще лучше — с двумя и под двумя мышками. Но в подразделении «гоблинов», куда он попал, дабы срочно заткнуть дырку в штатном расписании, его души прекрасные порывы не оценили. Более того — здесь их именно что душили.

— Андрей, а как же крестины? Ты не забыл? Они перенесли на сегодня, — напомнила Северова.

— Во сколько там начало?

— Церковь в три. Банкет в шесть.

Мешечко посмотрел на часы:

— Ну, к трем я всяко не успею. Засим поступим так: вас с Виталием и с видеокамерой делегируем официальными представителями в церкву. Кто у нас сегодня в ночное выходит, судью сторожить?

— Джамалов и Крутов. Женька с утра там пасется, а Ильдар вечером подтянется.

— Добре! Тогда остальные, за исключение этой парочки, нехай к шести выдвигаются в кабак. Тарас, ты мне адрес точный на мобилу сбрось.

— Во! Настоящий командир! Пришел, увидел, разрулил! — расцвел Шевченко.

— Между прочим, за тобой числятся материалы по Ожигину. Сегодня — крайний срок! — бесцеремонно погасил рассвет Мешечко. — Не успеешь отослать справку в УБЭП, банкет пройдет мимо тебя!.. Кстати, Наталья, раз такое дело, может, ты и меня как-нибудь пострижешь? Я, конечно, еще не дикобраз. Но близко к тому.

— Перетопчетесь! — фыркнула Северова. — Народ, к общему сведению: сегодня я сделала исключение единственно для Бориса Сергеевича! Из уважения к его сединам. И как самому галантному мужчине в нашем болоте.

— Натаха! А как же я? — возмутился категорически несогласный с такой оценкой Тарас. — Всмотрись повнимательнее! Разве я не галантен? Я тоже требую ухода и соответствующей стрижки.

— Отстаньте от меня, а?! Я вам не добрая милицейская фея!

— Как-как ты сказала? — словно громом пораженный, Андрей застыл на пороге оперской.

— «Добрая милицейская фея», — повторил за Наталью Шевченко и словоохотливо пояснил: — Это у нее поговорка такая. Ты разве не слышал раньше? Это тот идеал, к которому наша Натаха стремится, но пока никак не может достичь.