В огненном плену - Карен Мари Монинг

Поверить не могу, что ляпнула, будто заслуживаю смерти. Наверное, я одержимая. Наверное, я подцепила одного из вредных полупрозрачных Невидимых Захватчиков, но гадить мне он может лишь время от времени (потому что я очень крута и он не может контролировать меня постоянно!), заставляя говорить то, чего я на самом деле не чувствую, и лишая меня сил.

И, возможно, у этого же Захватчика есть какая-то странная одержимость Риоданом. Удивительные дела творятся в последнее время в Дублине.

Мак качает головой, устремив на меня полный фальшивого сочувствия взгляд.

— О Дэни…

— Я на это не поведусь, поэтому заткнись! Оставь меня в покое, иначе я убью тебя, как убила твою сестру. Клянусь, убью. Я убью тебя и потом — всех, кто для тебя важен. Потому что именно это я и делаю — убиваю людей. Убиваю, убиваю и убиваю. Это моя суть. Такой она меня сделала.

Раньше я воображала, что это Бэрронс нашел меня в клетке в тот день, он, а не Ро, и представляла, какой я могла бы стать. Но меня нашел не он. Меня нашла она. Вот и все.

Я бегу.

Мак следует за мной, двигаясь быстрей, чем я ожидала. Я думаю о том, не сделал ли с ней что-нибудь Бэрронс, той самой штуки, которую Риодан, по его словам, мог сотворить со мной. Вдруг Мак теперь неубиваемая, как и они? И именно этим объясняется ее уверенность в себе. Если да, то я всерьез из-за этого злюсь и еще больше завидую.

Перепрыгивая через сугробы, я бегу по улицам, петляю, уводя Мак в погоню по Темпл Бар, но она все равно висит у меня на хвосте. Я продолжаю через каждые несколько секунд проверять свою способность делать стоп-кадр, но мои суперсилы отправились туда же, куда много лет назад удалилась моя совесть.

Мак что-то кричит, но я ее игнорирую. Я мурлычу свой любимый плейлист, чтобы не слышать ее слов и гомона ее стремной армии.

А еще я не понимаю, что ноги несут меня к «Книгам и сувенирам Бэрронса», пока магазин не вырастает передо мной — единственное святое для меня место: янтарный свет и полированное дерево, окна с разноцветными стеклами и бесконечные возможности. В глубине белокаменной арки — роскошные колонны, бра, латунные канделябры; витражи обрамляют дверь, в которую я раньше влетала на скорости миллион миль в минуту, а над ней, на сверкающем латунном шесте, висит та самая цветастая, вручную раскрашенная вывеска, которая когда-то говорила мне: «Добро пожаловать домой». Но больше никогда не скажет.

Это мое самое любимое место в мире. Газовые камины и большие удобные диваны, на которых можно вытянуться в полный рост, а еще журналы и книги — их можно читать и мечтать о тех уголках мира, которые однажды увидишь; жутко потрясное антикварное оружие и обалденное новейшее, и убойные машины, и торты, и подарки, и друзья, которые у тебя были… Часы, которые я там провела, хранятся на складах моей памяти в суперкачественном техниколоре, они ярче других воспоминаний. Иногда я достаю одно из этих воспоминаний и неторопливо переживаю его заново, наслаждаясь всем до последней капли. Я люблю Мак. Я так по ней скучаю. Я так хочу…

Но желания не кони, на них далеко не уедешь. Да и плевать. У меня есть ноги, которые не хуже супергеройских.

Звенит дверной колокольчик. Выходит мужчина.

Сильный. Красивый. Собранный. Хищник.

Неуязвимый. Вот надо же ему быть такой неуязвимой заразой!

Он все, чем я восхищаюсь, плюс то, чему я пока еще не могу подобрать определения.

Я втрескалась в Иерихона Бэрронса по самые уши.

Мой мозг отключается всякий раз, как я его вижу, а у меня достаточно серого вещества, и вырубить его не так уж просто.

Раньше, бывало, если я не могла заснуть, я представляла себе разнообразные способы, которыми смогу впечатлить Бэрронса: убивая монстров, или произнося нечто действительно умное, или спасая мир, отчего он увидит во мне взрослую женщину и я засвечусь от одного только выражения его лица, как в тот раз, когда убила Принца Невидимых в камере Мак и Бэрронс взглянул на меня так, словно действительно меня заметил. Большинство взрослых меня не замечают. Они ограничивают меня глупыми подростковыми правилами, которые ни от чего не удерживают, учитывая то, как я росла. Можешь убивать, но не ругайся. Нарушай все возможные правила, чтобы спасти мир, но не смотри порно и даже не думай заняться сексом. Интересно, как они доходят до таких установок — устраивают родительские собрания с мозговым штурмом по поводу диаметрально противоположной этики? А потом в моих фантазиях о Бэрронсе начал появляться Риодан, словно у него было какое-то дело, и выглядел он… ну… как Риодан. Он смеялся и издавал хриплый стон, который я слышала на четвертом уровне, так что я прекратила свои маленькие упражнения в полусне.

Теперь я считаю овец.

Но в последнее время даже эти засранки выглядят как Риодан, с чистыми холодными глазами и странным взглядом, который отчего-то оказывает на меня гипнотическое действие.

Говнюк.

Я начинаю думать о том, что мне все же придется найти способ убить Риодана, чтобы наконец выбросить его из головы.

— Дэни.

Я вздрагиваю. Бэрронс странно влияет на людей, словно излучает какое-то поле, перенасыщающее энергией пространство вокруг него. У всех его приближенных есть такой эффект, но только у Иерихона Бэрронса его выше крыши. Ну а я изображаю реальную крутость. Сую руку в карман, большой палец наружу. Выгибаю бедро.

— Бэрронс.

Было время, когда я планировала вырасти и подарить свою невинность ему. Или В’лейну. А для меня это важная тема — избавление от невинности. Потому что она — одна из того немногого, что у меня осталось и чем я могу распоряжаться по собственному выбору: с кем, как и когда. И это будет Эпично с большой буквы «Э»!

Но Светлый Принц В’лейн оказался Темным Принцем Круусом. А Бэрронс принадлежит Мак (насколько вообще ему подобные могут кому-то принадлежать), это факт, который никогда не изменится, да я и не хочу его менять.

На колонне за головой Бэрронса трепещет листок бумаги. У меня возникает плохое предчувствие, и я всматриваюсь в текст.

— Черт! Вы что, издеваетесь?

Каким таким образом они успели напечатать что-то подобное? Даже на суперскорости я не могла бы так быстро управиться с листовками! А эта — вот она, трепещет на ветру. Эта листовка словно здоровенная пощечина моему самолюбию.