В 4:50 с вокзала Паддингтон - Агата Кристи

Эмма Кракенторп улыбнулась.

– Я знаю по их словам, какое для них наступилоблаженное время, когда вы там всем заправляли. Но у меня составилосьвпечатление, что ваши услуги стоят страшно дорого. Та цифра, которую называлая…

– Меня вполне устраивает, – сказала Люси. –Дело в том, что мне нужно место как раз где-нибудь под Бракемптоном. У меняздесь старушка тетка в тяжелом состоянии после болезни, и я хочу быть там,откуда до нее легко добраться. Так что деньги в данном случае не главноесоображение. Хотя не работать вовсе я не могу себе позволить. Мне только важноиметь днем какие-то свободные часы.

– Это пожалуйста! Хотите, каждый день от полудня дошести?

– По-моему, идеально.

Мисс Кракенторп слегка замялась.

– Мой отец старый человек и с ним бывает… трудновато.Он придает большое значение бережливости и может подчас сказать такое, что людиобижаются. Мне не хотелось бы…

Люси поспешно вставила:

– Я привыкла иметь дело с пожилыми людьми, притомсамого разного склада. И мне всегда удается прекрасно с ними ладить.

Лицо Эммы Кракенторп прояснилось.

«Сложности с папенькой! – заключила мысленноЛюси. – Ручаюсь, что старичок – сатрап и деспот».

Ей отвели большую мрачную комнату, которую изо всех своихсиленок тщетно старался обогреть маленький электрокамин, потом водили по всемудому, огромному и нескладному. Проходя мимо одной из дверей в холле, ониуслышали рык:

– Это ты, Эмма? Новая девица с тобой? Веди сюда, я хочувзглянуть на нее.

Эмма, вспыхнув, виновато покосилась на Люси.

Они вошли в комнату. Темные бархатные шторы, узкие окна,скупо пропускающие свет, обилие тяжелой викторианской мебели красного дерева.

Старый мистер Кракенторп полулежал в инвалидном кресле,прислонив к нему сбоку трость с серебряным набалдашником.

Это был крупный, но исхудалый мужчина – кожа на нем обвисласкладками. Бульдожье лицо с воинственным подбородком. Густые темные с проседьюволосы и маленькие подозрительные глазки.

– А ну-ка, покажитесь, барышня.

Люси, не поведя и бровью, приблизилась с улыбкой.

– Рекомендую вам кое-что усвоить с самого начала. То,что мы живем в большом доме, еще не значит, что мы богаты. Мы не богаты. Живемпросто, слышите? – просто! С представлениями о всяческих роскошествахявляться сюда не стоит. Треска ничем не хуже палтуса, и зарубите себе это наносу. Я не терплю расточительности. А если и живу здесь, то потому, что этотдом построен моим отцом и он мне нравится. Умру – тогда пускай продают его,коли им вздумается, а уж что вздумается, это как пить дать. Семья для них –пустой звук. Дом хорошо построен, добротно, и кругом своя земля. Ограждает насот посторонних. Принесла бы большие деньги, если пустить под строительство, ноэто только через мой труп. Меня отсюда не выкурить – разве что вынесут ногамивперед.

Он уставился на Люси свирепым взглядом.

– Ваш дом – ваша крепость, – сказала Люси.

– Смеетесь надо мной?

– Вовсе нет. Мне кажется, это так интересно – жить внастоящем загородном имении, когда кругом – город.

– Вот именно. Отсюда ни одного дома не видно – выоглядитесь! Луга, коровы пасутся, – и это прямо в центре Бракемптона.Бывает, что донесется шумок от уличного движения, когда ветер с той стороны, атак – как была деревня, так и осталась. – И без передышки, тем же тоном,прибавил, обращаясь к дочери: – Иди позвони этому остолопу доктору. Скажешь,что от последнего лекарства никакого проку.

Люси и Эмма вышли.

– И не впускай сюда эту дуру вынюхивать пыль, –закричал он им вслед. – Все книги мне переставила!

Люси спросила:

– И давно мистер Кракенторп хворает?

Эмма отвечала уклончиво:

– О, уже не первый год… А вот здесь у нас кухня.

Кухня оказалась громадной. Исполинских размеров плита стоялахолодная и ненужная. Рядом с ней скромненько притулилась обыкновенная,современного производства.

Люси осведомилась, когда в доме едят, обследовала кладовую.

– Теперь я все знаю. Не беспокойтесь. Предоставьте всемне.

В тот вечер Эмма Кракенторп, поднимаясь к себе в спальню,вздохнула с облегчением.

«Правду говорили Кеннеди. Она – чудо», – сказала онасебе.

Люси встала наутро в шесть часов. Прибралась в доме,почистила овощи, накрыла стол, приготовила и подала завтрак. Вдвоем с миссисКиддер застлала постели, и в одиннадцать часов села с нею на кухне пить крепкийчай с печеньем. Миссис Киддер, смягчась под двойным воздействием крепкого,сладкого чая и того факта, что Люси «не строит из себя», позволила себепосплетничать.

– Как есть истинный сквалыга. Уж чего только Сама ненатерпелась от него! Но при всем том безответной ее не назовешь. Если надо,умеет стоять на своем. Когда наезжают господа, следит, чтобы их кормилипо-людски.

– Господа?

– А как же. Семья-то была многодетная. Старший былмистер Эдмунд, его убили на войне. Дальше – мистер Седрик, он живет где-то заграницей. Неженатый. Картины рисует в чужих краях. Мистер Гарольд, тот живет вЛондоне, дела ведет в Сити, женился на графской дочке. Есть еще мистер Альфред,обходительный такой, но он у них вроде как паршивая овца, случались с нимнеприятности, и не раз, ну, и потом мистер Брайен, муж мисс Эдит – до чегомилый человек! Она который год как померла, так он к семье прилепился, чистородня. А еще – барчук, сынишка мисс Эдит, Александр. Он сейчас в школе, новсегда часть каникул проводит здесь – мисс Эмма души в нем не чает.

Люси мотала на ус эти сведения, не забывая потчевать ихпоставщицу. Наконец миссис Киддер нехотя поднялась из-за стола.

– Славно мы с вами нынче утро провели, – сказалаона озадаченно. – Не хотите, подсоблю чистить картошку?

– Уже почищена.

– Ну, вы и мастерица управляться с делами! Что же,тогда я пошла, все одно делать больше нечего.

Миссис Киддер удалилась, и Люси, пользуясь свободнойминутой, выскребла кухонный стол, у нее руки чесались сделать это с самогоутра, но пришлось отложить, иначе миссис Киддер – а это, строго говоря, входилов ее обязанности – могла обидеться. Затем она начистила до зеркального блескасеребро. Приготовила ланч, убрала со стола, помыла посуду и в два тридцатьприготовилась выступить на разведку. Все нужное для чая, включая сандвичи, хлеби масло, заранее собрала на подносе и накрыла влажной салфеткой, чтобы незаветрилось.