Воспоминания о будущем - Кэт Патрик

Футболист в период между играми (судя по небритым ногам).

Домашние тапочки? Ничего себе!

Ой, какие классные красные сапожки! Осовремененныековбойские, стильные — хочу такие! Интересно, чьи они? Может быть, школьнойкоролевы будущего года? Лизы Как Там Ее? Она модная девочка.

Не в силах удержаться, я поднимаю глаза и вижу, чтоошиблась. Сапожки принадлежат Ханне Райт. Я невольно улыбаюсь, потому что вбудущем у Ханны все прекрасно.

Жаль, что я не могу сказать ей об этом.

Вернувшись к своей игре, я замечаю коричневые «Конверсы»,шагающие мне навстречу — нет, прямо ко мне! — но прежде, чем я успеваюидентифицировать их или как-то отреагировать, Джейми оттаскивает меня всторону. Мы сворачиваем в коридор, где расположены классы испанского.

— Опять играешь в свою тупую обувную игру? — спрашиваетДжейми, отбрасывая мою руку

Я пожимаю плечами.

— Когда ты будешь смотреть, куда прешь? Ты чуть не врезаласьв этого чокнутого! — шипит она, затаскивая меня в класс миссис Гарсия.

— Какого еще чокнутого? — с любопытством спрашиваю я.Утренняя записка не предупреждала меня ни о каких психах.

— Да того самого, с кем ты болтала вчера во время пожарнойтревоги. Джейка! Нет, стой, не Джейка... Как его? Ланс? Неважно. Ну, тогопарня, который подскочил к тебе и одолжил свою толстовку. Кажется, он и сейчасхотел с тобой поговорить, но ты в это время пялилась на его ноги. Впрочем, наэтот раз это неважно. Нечего тебе общаться с чокнутыми! Ты и сама с приветом,так что это будет уже перебор.

Джейми поворачивается и лукаво улыбается мне, но звонокпрерывает наш разговор.

Когда миссис Гарсия становится спиной к классу и начинаетмаркером писать на доске план сегодняшнего урока, я наклоняюсь и тихо шепчусвоей лучшей подруге:

— Джейми, ты ни капельки не жирная. Ты просто прелесть.

Джейми еле заметно улыбается, и, заглянув в ее блестящиеглаза, я вижу в них ребенка.

— Спасибо, Лондон, — тихо шепчет она и поворачивается кЭнтони. Когда я замечаю, с каким одобрением он откровенно любуется ногамиДжейми, то понимаю, что на проблему жирности мы с Энтони смотрим абсолютноодинаково.

Это был не сон, потому что я не спала.

Засыпала, но еще не уснула.

В этот короткий промежуток между дремой и фазой быстрого снав мой мозг со скоростью товарного поезда врывается видение — и вот уже я сижуна кровати, яростно моргаю, чтобы быстрее привыкнуть к кромешной темноте,тяжело дышу и обливаюсь потом, несмотря на то, что обогреватель стоит наминимуме, как будет стоять каждую ночь, пока я живу здесь.

Воспоминание никуда не уходит, оно ведет себя в точности какотвратительная кровавая фотография в учебнике анатомии, которую мне предстоитувидеть через несколько месяцев, чтобы уже никогда не забыть.

Мне хочется выбежать в коридор и забраться в постель к маме.

Но я заставляю себя успокоиться.

Делаю не меньше пяти глубоких вдохов, чтобы выровнятьдыхание. Может быть, даже больше. Один за другим осматриваю все предметы вкомнате и поочередно признаю их неопасными. Наконец снова заворачиваюсь в ещетеплый кокон между двумя огромными подушками, образующими перевернутую букву«V» в изголовье моей кровати.

Немного успокоившись, я пытаюсь заставить себя подумать очем-нибудь другом. Например, о неприятном враче, с которым встречалась сегодняутром, или о том, что Джейми флиртует с Энтони. Белые кроссовки, красныесапожки, дурацкие тапочки, черные ботинки, коричневые кеды...

Бац!

Я снова широко распахиваю глаза.

Я пытаюсь потрясти головой. Пытаюсь снова подумать оботинках. Я даже пытаюсь подумать о других неприятностях, вроде грядущей,скажем так, ситуации, в которую вот-вот попадет Джейми.

Ничего не помогает.

Громко выдохнув, я решаю отпустить мысли на свободу.Приходится признать, что я делаю только хуже, пытаясь запретить себе думать обэтом.

В следующий миг я оказываюсь на кладбище.

Теперь я уже дрожу всем телом.

Я на похоронах. По крайней мере, мне так кажется.

Я не могу разглядеть ничего, кроме смутных черных фигур —очевидно, это люди — и серых камней, обступающих их со всех сторон. Запах: егони с чем не спутаешь. Пахнет свежесрезанной травой. Время? Может быть, половинадевятого утра или 3:14 дня. Пасмурно, поэтому я не могу сказать точно:

Я не понимаю, что происходит, но все равно чувствую гнетущуютоску.

И одиночество.

И еще страх.

Может быть, включить свет и приписать пару строк ксегодняшней записке — прямо под размышлениями о «чокнутом», про которогоговорила Джейми, и фантазиями о том, зачем он мог дать мне эту чудесную,мягкую, пропахшую мужским ароматом толстовку, все еще лежащую у меня в шкафу? Ноя не трогаюсь с места.

Принимая во внимание короткое замыкание у меня в мозгах, нетребуется большого ума, чтобы предположить очевидное — это воспоминание вызваносегодняшней сценой на кладбище. Но знание причины нисколько не смягчает тяжестиудара, нанесенного грубой, неоспоримой реальностью.

Я помню будущее.

Я помню будущее и забываю прошлое.

Мои воспоминания — хорошие, плохие и просто скучные — еще нестали событиями.

Поэтому нравится мне это или нет — а мне это совершенно ненравится, — но я буду помнить, как стою на свежесрезанной траве, в толпе одетыхв черное людей и в окружении бесконечных рядов надгробий, ровно до тех пор,пока это не случится в реальности.

Я буду помнить похороны до тех пор, пока они не состоятся.

Я буду помнить похороны до тех пор, пока кто-то не умрет.

Я тороплюсь поскорее спрятаться в аудитории длясамостоятельной работы.

Быстро переодеваюсь в раздевалке спортзала, чтобы уклонитьсяот простой просьбы Пейдж Томас, что, разумеется, глупо, поскольку я прекраснознаю, когда именно она обратится ко мне. И это будет не сегодня.

Но я все равно спешу переодеться.

Пропускаю необязательный поход к своему шкафчику возлематематических классов и — вуаля! — вот я и на месте.

Раньше всех!

Очевидно, для меня это совсем не характерно, посколькумиссис Мэйсон смотрит на меня как на какую-то пакость, которую ей нужнопроглотить.

Я улыбаюсь ей, и она отворачивается в сторону.

Потихоньку начинают подтягиваться остальные ученики.