Облака не тают - Оксана Ткаченко

– Привет! В такую погоду и без зонтика? – улыбнулся Миша. Гринчук давно ему нравилась. Однажды он осмелился и предложил ей дружбу. Она приняла её. Когда же он начал намекать на серьёзные отношения, она отвергла его дружбу. Он не обиделся. Узнав Гринчук лучше, он понял, что недостоин её. Сейчас они были обычными жильцами многоквартирного дома. По-соседски здоровались и не более того.

– Привет. А что разве плохая погода? – Дине не хотелось ни с кем разговаривать. Она терпеть не могла Мишу. Вечно он попадается ей на пути.

– Дождь замечательный, но он не пощадит твою красоту.

– А мне всё равно, – ответила художница. «Он старше меня всего на пять лет, а ещё пытается меня учить жизни. Мокнуть под дождём – это моё личное дело. Значит, мне надо освежиться. Забыть Бернара. Конечно, это невозможно. Но я попытаюсь», – подумала Дина и стала спускаться по лестнице.

– Подожди. Вместе пойдём. У меня зонтик большой, – крикнул Миша. Подбежал к девушке и раскрыл над нею чёрный зонт.

– Спасибо, – сказала она. «Всё-таки есть на свете люди, которым ты ещё необходима. Хотя и непонятно, зачем», – пронеслось в голове.

– Всегда, пожалуйста. Динка, ты же знаешь, что можешь рассчитывать на меня. Достану для тебя всё, что хочешь, – ответил парень. Он взял её за руку, но она легонько его оттолкнула.

– Миш, на что ты надеешься?

– О чём ты?

– Зачем ты раскрыл этот зонтик?

– Я не хочу, чтобы ты промокла.

– А если я хочу промокнуть? Хочу исчезнуть из этого мира? Что ты на это скажешь? – спросила Гринчук. Она готова была снова расплакаться. Расплакаться от бессилия, от невозможности жить старой жизнью, той жизнью без любви. Без любви ей было тяжело. В настоящее же время с любовью ей становилось ещё тяжелее. Одним словом, страдала. Она глубоко страдала.

– Что случилось? – встревожился Миша. Он никогда не видел в таком состоянии Дину. Он вообразить не мог, что она способна быть злой, колючей, печальной. Он знал её нежной, мягкой, спокойной, доброй и немного серьёзной. Правда, ему не хватало бесбашенности, дикой выходки. Потому он и не слишком расстроился, когда она отказала ему в любви.

– Миш, неужели я выгляжу так, будто у меня что-то случилось?

– Да, именно так ты и выглядишь. Как человек, у которого что-то случилось.

– А куда мы идём?

– В кафе, – сказал Миша. «Надо срочно дать ей выпить чего-нибудь покрепче. Ей необходимо успокоиться, прийти в себя. Что могло произойти? Недавно она вернулась из Праги. Вероника Васильевна говорила моей мамке, что выставка прошла успешно, показывала фотографии. Дина должна быть счастливой. Но она несчастна, и в этом, к сожалению, сомневаться не приходится», – задумался он.

– В кафе? А что мы там будем делать? – спросила Гринчук. Она больше не сопротивлялась, а шла, держась за локоть Миши.

– Будем пить, танцевать. И ты мне расскажешь, как прошла твоя выставка в Праге, – проговорил он.

– Ты же не интересуешься живописью. Забыл, как обозвал меня и всех, кто занимается искусством?

– Дин, ты до сих пор помнишь? Прости. Я после той ошибки десятки раз извинялся. Я же просто не знал, чем ты занимаешься.

– Незнание – это не оправдание.

– Да. Я мерзавец. Но ты простила меня?

– Простила, потому что ты действительно мерзавец. Не все же должны быть инженерами, чиновниками, слесарями. Кто-то обязан развлекать людей, угощать духовной пищей.

– Может быть, ты права. Человек искусства и человек рабочей среды не очень друг друга понимают.

– Вот именно. Ты верно заметил. Не понимают. И мы друг друга никогда не поймём.

Они зашли в кафе. Сели за столик. Дина отчаянно захотела покинуть и своего случайного спутника, и это место. Бежать куда угодно. Лишь бы подальше отсюда, где её душу никто и никогда не разгадает.

Дюке узнал адрес Дины. Менеджер предоставил ему всё, что было известно о русской художнице. Бернар облегчённо вздохнул. «Я поеду к ней. И никто не посмеет мне помешать», – радовался он. Но подкрался лёгкий страх.

– А вдруг она не захочет меня видеть? Прошло столько времени. Нет. Я не переживу это. Слишком люблю Дину, чтобы вынести отсутствие любви с её стороны. Ладно, приеду и там, на месте решу. Мы должны быть вместе, должны быть счастливы. Иначе Карлов мост – обманщик, – произнёс директор галереи. На мгновение он оставил чемодан, в который складывал вещи. Принялся размышлять над тем, как сообщить Гринчук о себе, о любви. Волнение мешало сосредоточиться. И он отпустил тревожные мысли. «Потом придумаю. Потом, когда приеду туда», – сказал он.

Следующим днём Дюке не удалось вылететь. Рейс «Париж-Москва» был задержан, потом и вовсе отменён. Он поменял билет с неудачного понедельника на среду, однако и среда выдалась неблагоприятной. Затем появились неотложные дела, которые неизвестно откуда раскапывал его заместитель. Франсуа преподносил их с едва уловимой усмешкой. Раскланивался перед Бернаром и исчезал, удовлетворённый озадаченным видом начальника.

Осень выдалась очень прохладной. Почти ежедневные дожди вынуждали Дину сидеть дома. Её это вполне устраивало. Она не любила уличную жизнь. Дома девушка чувствовала себя в безопасности. Правда, нынешняя безопасность была относительной. Сердце художницы раскололось на стёклышки. Склеить невозможно, потому что каждый раз выступает кровь, как только прикасаешься к осколку. Конечно, рана была не снаружи, а внутри. Там всё болело от невидимых порезов.

Гринчук забросила писать. Пражский пейзаж не давал покоя. Небо получилось отменным. Облака как снежинки, готовые вот-вот растаять. Именно облака Чехии пробудили в ней жгучую тоску по тому дню – дню знакомства с Бернаром. Она отставила картину к стене, чтобы не видеть, как затягивает её к себе нежный мир на холсте. Может быть, когда-нибудь она закончит эту работу. Только не теперь. Депрессия нарастала. И Дина не выдержала. Она купила таблетки.

Художница сидела на скамье в парке. Рядом стояла бутылка минеральной воды. В правой руке она держала упаковку сильных снотворных. Их продают в аптеке по рецепту. Но Дине удалось приобрести. Она поплакалась, пожаловалась, что её тёте они нужны, что принимает она их уже много лет, а сейчас не смогла прийти сама и попросила её купить. Провизор отпустила одну пластинку. Дина не могла выпить их дома. Ведь её безрассудный поступок увидела бы мама и спасла её. А она не хотела спасения. У неё не было больше сил жить без любви Дюке.

В этот день светило солнце. Жара усиливалась, напоминая бабье лето, которого не должно быть в данный период. Появилось чувство, словно в осень возвращалось лето. Как будто не было впереди зимы, долгой, мучительной, безнадёжной. Скучное время года не заканчивало свой путь, а начинало, причём с язвительной улыбкой. В какую-то долю секунды Гринчук подумала о маме, которая сойдёт с ума, когда узнает, что она сделала. Ей стало жаль её. Вспомнила лицо Бернара. В кончиках пальцев появилась уверенность. Она проглотила первую таблетку. Затем наступила очередь второй, третьей, четвёртой… И тут её окликнул Миша, сосед с седьмого этажа. Он случайно оказался в этой части города. Ещё издалека он заметил Дину. В чёрном пальто она выглядела очень грустной. «Что с ней происходит? Её поведение такое странное», – подумал Миша. Он до сих пор не мог забыть, как они несколько минут посидели вдвоём в кафе, а потом девушка вскочила со своего места и ушла, не сказав ни слова. Гринчук ему нравилась. Пару лет назад он был в неё влюблён. Постепенно любовь стихла. И он просто в заворожённом состоянии следил за художницей, зная, что они никогда не будут вместе. Сейчас у него была подружка, которая его вполне устраивала. Он надеялся, что он её тоже устраивает. Вот только с того дня, как Дина выбежала из кафе, Миша непрестанно думал о ней. Ему бросилась в глаза мрачность её настроения. Это пугало. Гринчук всегда была непредсказуемой особой. Но в настоящее время её облик вызывал беспокойство. И не напрасно.