Облака не тают - Оксана Ткаченко

– Бернар, кажется, тебе пора уходить? – спросила художница. Она не выдержала его ищущего понимания и надежды взгляда.

– Я так полагаю, ты догадываешься, что я сейчас скажу? – переформулировал её вопрос мужчина.

– Да.

– Дина, я не хочу улетать.

– Далее последует «но». Правильно?

– Ты не хочешь ничего слышать?

– Не хочу. Бернар, если ты должен лететь в Париж, лети. Меня твой полёт не касается, – проговорила Гринчук и вышла из зала.

Дюке последовал за ней. Он остановился у входной двери и произнёс:

– Дина, ты только помни, что я тебя люблю. И я буду ждать, когда ты перестанешь упрямиться по мелочам. Да, я жертвую любовью ради работы. Но ведь любой из нас ежедневно вынужден делать выбор. Кто-то не может пойти в кино, потому что задерживается на работе. Поверь, это нормально. Жизнь такая. Не мы придумали эту игру, и не нам менять её правила. Мы можем лишь научиться подстраиваться под не совсем приятные моменты.

– Прощай, Бернар! – сказала девушка и закрыла за ним дверь.

Она вошла в спальню, медленно посчитала до пяти и разревелась. Минуту спустя в комнату заглянула мать.

– Вы помирились?

– Да.

– Почему же ты плачешь?

– Потому что я всё испортила. Впрочем, не я, а он.

– То есть?

– Ему позвонили из Парижа. Он должен вернуться туда немедленно. Понимаешь, он во второй раз бросает меня ради своей галереи. Зачем только приходил? Зачем? Видеть его больше не желаю.

– Дина, я надеюсь, ты не будешь повторять глупости?

– Типа умирать из-за него? Нет. Не дождётся.

– И правильно. Некоторые мужчины не достойны женских слёз, – сказала Вероника Васильевна. – Мы его так и не угостили чаем. Нехорошо.

– А он и чая не достоин. Сами попьём.

«Я совершил ошибку. Но я не мог её не совершить», – промелькнула мысль в голове Дюке, когда он уже сидел в самолёте. Он летел в Париж в подавленном состоянии. Столько потрясений за один день! Сначала он узнаёт, что Дина пыталась покончить с собой, потом они наконец-то мирятся. Яркое доказательство их примирения – волшебный первый поцелуй. Как вдруг звонок, сообщающий долгожданную весть, рушит весь план по достижению любви. «Надо придумать что-то. Я не оставлю её в покое. Господи, сам того не желая, я причинил ей немало боли. Это ужасно», – размышлял Бернар.

В аэропорту его встретил Франсуа.

– Бернар, как перелёт? – поинтересовался он.

– Неплохо, – сказал Дюке. – Рассказывай, что там с нашим зданием.

– Во-первых, оно не наше.

– Оно почти наше. Ты же говорил по телефону.

– Ещё не наше. Да, и вряд ли будет.

– Франсуа, я теряю терпение. Я прилетел, чтобы решить задачу. А ты несёшь чушь какую-то.

– Месье Дюке, вынужден предупредить, что вы не имеете права разговаривать со мной в таком тоне.

– К чему эта официальность. Ты мой подчинённый. И право такого обращения у меня есть в связи с нелогичностью твоих мыслей.

– Ошибаетесь. Я больше не ваш подчинённый.

– Что?

– Что слышали. Вы мне не начальник.

– Франсуа, а позволь мне узнать, кто тебя уволил? Я ведь, кажется, был в командировке.

– Ладно. Формальности мы с вами решим позже. Но я у вас уже не работаю.

– Меня не было в Париже всего два дня. А ты ведёшь себя как властелин мира. Что это значит? Появился покровитель твоей лживой душонки?

– Да. Мадам Вуаре.

– Вуаре? Наша соперница? Она получила здание?

– Получила.

– Благодаря тебе?

– Это не относится к делу.

– Подлец. Ты проработал в моей команде семь лет. И последние два года ты вынюхивал всё, что мне известно про это здание и докладывал мадам Вуаре. Зачем? Тебе разве не нравилось у меня работать? Почему ты вёл двойную жизнь у меня за спиной?

– Мадам Вуаре – моя жена, – с достоинством заявил Франсуа.

Четыре секунды Бернар пережёвывал эту новость: «У него и, правда, душа подонка. Женился на женщине, которая годится ему в бабушки. И всё ради её огромного богатства. Надеется, показать себя любящим мужем, чтобы стать единственным наследником. А для Вуаре морали никогда не существовало. Для неё значение имеет видимость, а не какие-то там чувства. Да, старуха умом не отличается. Неужели полагает, что ей будут завидовать? Пора расстаться с этим двуличным типом».

– Едем в галерею. Я уволю тебя, – громко сказал Дюке.

– Я уже написал заявление по собственному желанию. Оно лежит в бухгалтерии. Я всё продумал. Бернар, мы были на «ты», теперь снова на «вы». Искусство – это не только благородное занятие, это ещё и бизнес. Причём, бизнес порою беспощадный. Сожалею, что прервал вашу поездку. Но я спешил. У нас запланирован шикарный медовый месяц.

– Сколько же в тебе честолюбия! – воскликнул директор галереи и вышел из машины.

– Я занимаюсь лишь тем, что приносит удовольствие мне, лично мне, а вы, Бернар, слишком благородны для нашего времени. Мой совет – плюньте на живопись и помощь художникам. Лучше сами тяните из них деньги.

– Знакомая речь. Где-то я уже её слышал. Ах, да! Мадам Вуаре. Кто же, как не она научит вас любить деньги вместо людей? Вы – отличная пара мошенников. Проваливай и никогда больше не попадайся мне на глаза.

Франсуа уехал. А Бернар поднял руки к небу и прошептал: «Дина была права. Работа не заслуживает столько самоотдачи. Любовь должна быть на первом месте и лишь потом всё остальное. Я зря приехал. Зануда Франсуа позвал меня, чтобы я увидел его триумф. А я не буду смотреть на него. Ведь таким образом я предаю любовь».

В галерее Дюке узнал много нового. Стоило ему на короткое время покинуть своё любимое детище, как случилось непредвиденное. К счастью, подлецом оказался один Франсуа. Остальные сотрудники – честные, порядочные люди, преданные искусству. Решив некоторые вопросы, Бернар отправился домой.

Гринчук только что закончила пражский пейзаж. Результат удовлетворил её. Впервые. Она могла бы чувствовать себя счастливой, как это было раньше. До поездки в Чехию. До знакомства с Бернаром. Когда откладывала кисточку, то прежде всегда испытывала неповторимую отраду в душе. Она смогла! Она сделала! Счастье разливалось по телу. Кроме счастья, конечно, имелось и какое-то особенное облегчение после проделанной работы. В эту же минуту она была просто довольна тем, что получилось. Дикий восторг отсутствовал. Её сердце по-прежнему не участвовало в жизни. Оно ненадолго пробудилось в момент неожиданного появления любимого француза. Но стоило ему исчезнуть, и художница вновь погрузилась в мрачное состояние. Нет, она не собиралась умирать. Она до сих пор не могла понять, как осмелилась на такой поступок. Уже несколько дней про себя Дина благодарила Мишу. Вслух она никогда не сказала бы ни ему, ни маме, что если бы он не оказался рядом, то случилось бы непоправимое. Слава Богу, что он всё-таки вовремя помешал ей.