Смертельная скачка - Дик Фрэнсис

Я решил сделать паузу после этого откровения, а потом спросил:

— Политика?

— Что вы имеете в виду?

— Интересовался ли он коммунизмом?

— Боже милостивый, нет. — Она вытаращила на меня глаза.

— Был ли он борцом за мир, за экологию, за права сексуальных меньшинств, ну что-то в таком роде? Она даже засмеялась.

— Боб гроша бы ломаного не дал за политику или политиков. Он считал, что все они одинаковые: мыльные пузыри и лицемеры. Почему вы задаете такой необычный вопрос?

— У Норвегии общая граница с Россией, — пожал я плечами.

Ее удивление открыло мне, что она не знает ни географии, ни собственного мужа. Боб не такого сорта человек, чтобы променять хорошие костюмы, красивую машину и увлекательную работу на тусклое существование в тоталитарном государстве.

— Он упоминал о друзьях, с кем познакомился здесь?

— Я встречалась почти с каждым, о ком, насколько помню, Боб говорил. Я все спрашивала и спрашивала у них... у Гуннара Холта и его конюхов, у мистера Кристиансена, у владельцев... Единственный, кого я так и не нашла, это сын одного из владельцев. Мальчик по имени Миккель. Боб упоминал о нем раза два. Он сейчас куда-то уехал, вроде учиться.

— Были ли у Боба перед этим какие-нибудь неприятности?

— Какого рода? — Она выглядела несколько ошарашенной.

— С букмекерами?

Она отвернулась, и я дал ей время решить, как отвечать. Жокеям не разрешалось делать ставки на лошадей, участвующих в скачках. А я все же работал в Жокейском клубе.

— Нет, — нерешительно проговорила она.

— Вам лучше сказать мне, потому что я все равно узнаю, но вы можете ускорить дело.

Теперь она опять повернулась ко мне лицом и взволнованно, будто защищаясь, заговорила:

— Обычно он делал ставки только на ту лошадь, на которой сам выступал. В большинстве стран это считается законным.

— Меня его игра в тотализатор интересует только с одной точки зрения: имеет ли она какую-либо связь с исчезновением Шермана. Угрожал ли ему кто-нибудь?

— Ox! — безнадежно воскликнула она, будто только сейчас поняла, что это и есть причина, по какой Боб украл сравнительно небольшую сумму и сломал себе жизнь. — Он никогда не говорил... Да он никогда бы и не сказал мне. — Она сглотнула. — Полиция спрашивала меня, не шантажировал ли кто-нибудь Боба? И я ответила, что нет, конечно, нет... Но он бы скрыл от меня, чтобы не тревожить... Поэтому как я могу с уверенностью ответить? О господи, хоть бы он написал мне.

Глаза наполнились слезами, капельки скатывались по щекам вниз, она не замечала и не вытирала их, и через несколько секунд слезы высохли. За последние три недели, подумал я, она наплакалась на всю оставшуюся жизнь.

— Вы сделали здесь все, что могли, — сказал я. — А теперь вам лучше вернуться вместе со мной в Англию. Я вылетаю в понедельник во второй половине дня.

— Вы так быстро уезжаете? — В голосе прозвучало удивление и разочарование. — Но вы же не найдете Боба до понедельника.

— Вероятно, не найду. Но у меня во вторник встреча, которую я не могу пропустить. Наверно, будет разумнее, если я вернусь позже. Но вам лучше ждать результата поисков дома.

Она долго молчала и наконец тихим, усталым, безнадежным тоном произнесла:

— Хорошо.

Из-за мании преследования у Арне постоянно возникали ненужные трудности. Он то и дело оглядывался, путал следы, чтобы никто не догадался, куда он идет. Чего он боялся в веселой, румяной от холода толпе, спешившей на Большие национальные скачки, знал, наверно, только его психиатр. Но, как всегда бывает, страдали от этого комплекса его друзья.

К примеру, он не захотел выпить стакан вина в уютном приветливом баре, где в камине горели королевской красоты бревна. Вместо этого в тонких кожаных ботинках и с посиневшими ушами Пер Бьорн Сэндвик, Арне и я маршировали взад-вперед по холоду, причем Арне чуть не вывихнул шею, выглядывая машины с аппаратурой прослушивания. Непонятно только, какую пользу мог кто-нибудь извлечь, подслушав наш разговор. Но Арне, видимо, лучше знал неприятеля. Зато есть надежда, философски подумал я, что в этот раз нас не раздавит катер.

Как и тогда, в фьорде, Арне прекрасно подготовился к прогулке на свежем воздухе: к голубой пуховой куртке он пристегнул теплый капюшон. У Пера Бьорна Сэндвика была фетровая шляпа. У меня — собственная голова. Может быть, со временем я тоже научусь готовиться к прогулкам.

Сэндвик, один из стюардов-распорядителей скачек, теперь сам рассказывал мне то, что я уже читал в его показаниях: каким образом Боб Шерман мог получить доступ к деньгам.

— Деньги приносят в служебную комнату, где их подсчитывают и регистрируют. Эта комната находится в том же здании, что и раздевалка жокеев, понимаете? Боб Шерман зашел в служебную комнату, так? Задал какой-то вопрос. А деньги лежали сложенными прямо у двери. Арне сам видел, как он входил туда. И Шерман, должно быть, сразу придумал план, как их взять.

— Как были деньги упакованы? — спросил я.

— В брезентовые мешки. Тяжелый двойной брезент.

— Какого цвета?

— Коричневого. — Сэндвик удивленно вскинул брови.

— Сваленные прямо на пол?

— В Норвегии очень мало преступников, — усмехнулся он.

— Да, я уже слышал. Сколько было мешков?

— Пять.

— Тяжелых?

— С деньгами, — пожал он плечами.

— Как они были завязаны?

— На кожаных шнурах с висячим замком.

Арне налетел на блондинку, которая шла навстречу. Она что-то сказала, и, судя по выражению его лица, таких слов трудно было ожидать от леди. Но и это не убедило нашего богатыря смотреть вперед. Некий враг притаился сзади и подслушивал. В этом Арне ни минуты не сомневался.

Сэндвик снисходительно улыбнулся. Высокий, любезный, неторопливый человек лет пятидесяти, властность, исходившая от него, не давила, а казалась легкой, как пушинка. Арне предупредил меня, что «этот человек стоит во главе норвежской нефти». Но в Сэндвике не чувствовалось обычного духа большого бизнеса, скорее напротив: ему будто доставляло удовольствие не создавать впечатления мощи и агрессивности. Воображаю, каким искусным оппонентом он бывал на заседаниях своего правления, словно капкан, спрятанный среди маргариток.

— Где хранились бы мешки, если бы Шерман не улучил момент, чтобы забрать их?

— Их бы заперли в сейф в служебной комнате, а в понедельник отвезли бы в банк.

— Под охраной, — вставил свое слово Арне, переводя взгляд с меня на Сэндвика, — ночного сторожа.

Но я знал, что к тому времени, когда сторож принял дежурство, мешки уже исчезли.