Кабаре - Лили Прайор

Мы сняли с синьоры Фортуны ночную рубашку и протерли тело антибактерицидным раствором. Старушка казалась очень ранимой, когда лежала на столе совершенно голая; я даже немного смутилась.

Впрочем, она наверняка поняла, что попала в надежные руки.

Я не почувствовала ни малейшей брезгливости, напротив, была заворожена, когда синьора Помпи объясняла мне детали моей работы, попутно все показывая. Сначала она взяла скальпель и сделала надрезы на правой стороне шеи синьоры Фортуны — на сонной артерии и яремной вене. Потом вставила две трубки, одну из них — для введения бальзамирующей жидкости, а другую для того, чтобы по ней стекала скопившаяся в теле кровь.

Я видела, как вены наполняются розовой жидкостью и по лицу бледной синьоры Фортуны разливается здоровый румянец. Когда начали набухать вены на ее по-детски маленьких ступнях, мы поняли, что жидкости достаточно, и перестали ее вливать. Все это время кровь по второй трубке стекала в специальную емкость — ее можно было использовать для следующей надобности.

Затем синьора Помпи с ловкостью бывалого хирурга зашила сначала надрезы, а потом и рот синьоры Фортуны, чтобы не открывался.

— Очень важно, чтобы губы смыкались естественно, — пояснила она. — При встрече с родственниками она не должна хмуриться.

Следующим шагом было обмывание всего тела мыльной водой, чистка ногтей и мытье волос с шампунем. Синьора Помпи позволила мне высушить их феном, и я старательно взбила их, как на семейной фотографии, которую нам дали. Хотя с тех пор, как был сделан этот снимок, львиная доля волос успела выпасть.

Потом мы нарядили синьору Фортуну в теплое нижнее белье, чулочки и изящное подвенечное платье, слегка пожелтевшее от старости. На ноги надели атласные босоножки, которые она в последний раз носила невестой в 1872 году.

Наконец синьора Помпи перешла к макияжу при помощи особой погребальной косметики — пудры, румян и помады. Уж она-то позаботилась о том, чтобы клиентка выглядела настолько живой, насколько это возможно.

— Пожалуй, получилось ничуть не старше семидесяти пяти, — с гордостью сказала синьора Помпи, отойдя на шаг и любуясь результатом своей работы. А по-моему, мертвая синьора Фортуна выглядела даже лучше, чем живая.

И вот покойную можно было укладывать в первоклассный гроб «Ultima Cena»[11], который выбрали ее сыновья. Нанесли финальные штрихи, и синьору Фортуну повезли в усыпальницу, где ей нанесут визиты ее родственники и друзья.

Синьора Помпи произвела на меня такое сильное впечатление, что мне захотелось стать ее лучшей ученицей, которой она рано или поздно будет гордиться. В тот вечер по дороге домой, на виа Грегорио, я зашла в публичную библиотеку и взяла все книги по бальзамированию, которые удалось найти. Настроение у меня было замечательное. Такой удачный день! Я нашла свое призвание.

Увы, дядя, тетушка и синьора Пучилло не разделили мою радость.

— Что-что ты будешь делать? — хором переспросили все трое, когда я вошла в квартиру, стараясь держаться как можно скромнее.

Я оглянулась в поисках Фьяммы, которая могла бы меня поддержать, но сестры не было. В тот вечер она пошла в кино с синьором Кремозо, все лето торговавшим мороженым в киоске на пьяцца ди Спанья. Сейчас была зима, мертвый сезон, и ему приходилось подрабатывать буфетчиком в Министерстве. Там-то Фьямма его и подцепила.

К маминому предсказанию Фьямма отнеслась серьезнее, чем следовало, и с тех пор ходила на свидания только с дураками. С презрением отвергая тех, в ком обнаруживался здравый смысл, как у бедняги Руперто, который ночи напролет пел серенады под нашим окном, Фьямма сходилась лишь с теми, кто демонстрировал признаки тупости.

В синьоре Кремозо Фьямму привлекла его нижняя челюсть, выступавшая из-под верхней в точности так, как у скульптуры неандертальца в Историческом музее. Она вообще часто путала уродство с тупостью. Но в случае с мороженщиком нашла и то, и другое. Кроме продолговатого черепа, он располагал единственным зубом, который демонстрировал с нескрываемой гордостью. Впрочем, нужно признать, что зуб этот был здоровый и очень крупный.

Свидание прошло успешно. Кремозо купил Фьямме вожделенный пакетик поп-корна, а сам довольствовался мягким рожком с отвратительно искусственным ванильным мороженым. Кино тоже оказалось хорошее — только что вышедшая на экраны «Шаровая молния» из сериала про Джеймса Бонда, который Фьямма очень любила.

Потом Кремозо проводил Фьямму до дома и даже подумывал о том, чтобы взять ее за руку. Сначала он предложил поймать такси, которое обошлось бы ему во столько же, во сколько и весь тот день, но Фьямма еще не была готова довериться автомобилю. Прощальный поцелуй на глазах у безответно влюбленного Руперто, как всегда слонявшегося возле нашего дома, скрепил сей многообещающий роман печатью судьбы.

Дрожа от возбуждения, мороженщик засуетился и подался вперед. Непонятно, как так получилось, но его единственным зуб, по собственному почину решивший сыграть главную роль, впился точнехонько во Фьяммину верхнюю губу. Крик Фьяммы прорезал ночную тишину, и все обитатели соседних домов выбежали на улицу.

Крови было море. Губы всегда сильно кровят, и Фьяммина губа, неумело накрашенная «Коралловым шепотом», не стала исключением. Кровь хлестала на тротуар, образуя пятно, которое и ныне там. Прохожие до сих пор с интересом рассматривают его возле каменных ступеней, ведущих в дом номер триста тридцать восемь.

Фьямме крупно повезло. Подоспел Руперто с его врачебным опытом. Он быстро остановил кровь при помощи тампона, обработал рану обеззараживающим кремом и заклеил пластырем. Все это он всегда носил в карманах на случай такой экстренной ситуации.

Но благодарности от Фьяммы он не дождался. Несчастный Кремозо стоял рядом. Он понимал, что зуб нанес ему предательский удар. Если подобное повторится, придется его вырвать. Конечно, он у него последний, но тут уж не до сантиментов. Дядя Бирилло неодобрительно покосился на виновника инцидента и спросил Фьямму, нарочно ли тот ее укусил, но Фьямма только махнула рукой, мол, нет. И величественно удалилась, даже не удостоив взглядом Руперто, который только что ее спас.

Тетушке Нинфе стало стыдно за племянницу, и она пригласила молодого человека на чашечку кофе, тем более, что ночка выдалась холодная, а он простоял перед домом много часов подряд. Но Руперто отклонил предложение. Он понимал, что его присутствие в доме разозлит Фьямму, и решил не вызывать в ней большего раздражения, чем она и так к нему испытывает. Поэтому мы оставили его на улице, где холод уже начинал пробирать насквозь, и вошли в теплую, ярко освещенную квартиру. Пожарили каштаны и выпили ароматного горячего молока с корицей.

Несмотря на сопротивление дяди и тети, синьоры Пучилло и Фьяммы, которые протестовали против запаха формальдегида, прилипшего ко мне и пропитавшего нашу спальню, я продолжала учиться у синьоры Доротеи (именно так я стала ее называть) и следующие два года полностью посвятила овладению этим искусством. Синьора Доротея говорила, что я настоящий самородок, и очень радовалась. Получив диплом «Школы гробовщиков», я поступила в «Травму» на курсы углубленного изучения моего ремесла.